|
Спасибо за Артёмку — надпись Перед роддомом, белый мел. К жене шёл, а по сердцу — надфиль: Морг рядом. И домами меж Вся жизнь. Спасибо за Артёмку — Какой-то папа написал, Эмоций отданный потоку. А клёнов цвет осенне-ал. А клёнов цвет осенне-ал. |
|
В воздаянье я не верю больше, Церковь за сто метров обхожу. А надеялся когда-то — помнишь? — Что не зря живу, не зря пишу… А сложи в мешок свои надежды, Да поглубже реку поищи. Душу на куски свою разрежу, Чтобы от стихов пошли лучи… |
|
В люльке на стреле висит рабочий, Ладя провода на высоте. И весною веет — даже очень В феврале. Зимы поток истек. Разные ложатся в зренье виды — Маленький бульвар, старинный дом, Почта в нём, из оной некто выйдет, Чем-нибудь запомнится притом. |
|
Поэзию нельзя преподавать, Её душа академизма против — Она должна искрится и пылать, И жизнь поэта истиной сжигать, Огнём дух человечества упрочив. |
|
В воздаянье я не верю больше, Церковь за сто метров обхожу. А надеялся когда-то — помнишь? — Что не зря живу, не зря пишу… А сложи в мешок свои надежды, Да поглубже реку поищи. Душу на куски свою разрежу, Чтобы от стихов пошли лучи… |
|
Братья-инквизиторы помогут Вашу осознать вину — у них Дыба и кнуты, и слишком долгу Вверены средь разностей людских. Говорили так: Понять поможем, Брат, вину тебе! — когда вели Тело рвать, — И грех мы уничтожим Посреди земли. Чёрное лукавство, перец ада. И не стать земле подобьем сада. |
|
Несчастье быть поэтом в наши дни — Клоака связей, свар, как ведьмин взвар. Ах, от поэзии меня Господь храни! А не хранит — ведь я поэт. И стар. |
|
Литература — чёрное безумье, Проклятье! Пропасть! Занесло ж меня… Уж лучше б я опился в новолунье Языческого ведьмина огня… |
|
Мёд мысли вызревает мерно. Алхимик Калиостро путь Свершает между тем, что бренно, И тем, что есть живая суть. Обманщиком потом ославят Манипулятором его. Он время — виртуоз — обманет, Стяжав легенды торжество. Алхимик высшего регистра, Он ведал правила судеб. А в вечность невозможно быстро Врасти, стремящийся — нелеп. |
|
С перебитым хребтом войска Покидают Афганистан. Затянувшаяся тоска Не заживших доныне ран. Опозоренные войска… Каталог бессчётных смертей. И настолько реальность страшна, Будто взял её в лапы зверь. |
|
Габровцы смеются над собой, Не имея никаких иллюзий. Смех целебный, острый, ключевой — С жизнию самой всегда в союзе. Узких улиц каменных витьё, В два-три этажа дома красивы. — Долото возьми, сынок, моё, Коль сосед наш скаред, что не диво. Улыбнётся чёрный толстый кот, И пошутит над самим собою. Коли юмор даден, как оплот, Жизнь легка. Всегда была б такою. |
|
Густота басов болгарских — Христова благая мощь! Голос царский, из богатых, Сила, звуковая толщ. И Гяурова блистанье, С тонкой нежностью притом — Как от центра мирозданья, Где высок духовный дом — Дар подобный… Ты послушай Гюзелева сочный бас. От искусства выше души Станут и богаче в нас. |
|
В лёгкой зелени лежащий Славный Рильский монастырь. Вместе, кажется, парящий — Неба привлекает ширь. Прошлое войдёт в «сегодня», Улучшая хоть на чуть. Жизнь монахов благородна, Ибо жизни знают суть. А в Софии храм Недельки — Веры сгусток, высоты. Жизнь переменить на деле Должен — не в мечтаньях — ты… Скорбно ли святые смотрят? Душу ль их прожгут глаза? Человек всечасно опыт Копит, или — жить нельзя. Как Созополя волнует Необычный колорит! Море гальку отшлифует, Пеною посеребрит. Город старый — повороты Улиц мне напомнят мозг, Чьи извивы в мир свободы Обещают крепкий мост… |
|
Солунский диалект звучал В пределах греческого быта. Началом видится начал Язык, — оно всегда так было. Рожденье буквиц тяжело. Аз понимаю очень мало. Вот буки, взявши под крыло Бытийность яви, зазвучало. Да, буквиц светлые ряды Организуют перспективу. А в ней грядущие пласты Словес равны порою диву. |
|
Бежал в Болгарию по смерти Мефодия — от латинян. Он, проницавший тайны тверди, Ни в чём не мог быть окаян. Епископом при Симеоне- Царе был сделан… И писал… И ярко о небесном троне, О том, как светят небеса Повествовал… О, не представить Глубины далей временных. Нам остаётся только славить — Раз не подняться к ним — святых. |
|
Самопоедание порой Будто часть душевного состава. Зимним утром полуспит герой, Двигаясь, а небо величаво. Величаво даже темнотой — Что едва ли сходится с мечтами. Храм на фоне неба … А с тобой Вечно ощущение — ты в яме. Сердце жизни! Каково оно? Жизнь, как сумма крохотных движений. Или смотришь ни о чём кино Собственных забот и треволнений? Сердце жизни всех объединить Полностью должно бы, полагаешь. Пульс, как сутью даденная нить, Связывает… Меряю шагами Зачехлённый февралём бульвар. Сердца жизни я не представляю. И, хотя ещё совсем не стар, Правильно ль — не ведаю — шагаю… |
|
На том, быть может, свете объяснят, Зачем на этом ты стихами был распят. Зачем писал, коль всё ушло в песок, Зачем горел в избытке разных строк. Зачем сгущён, как творог, в плоть вообще. Сметану ты размешивал в борще, И рассмеялся вдруг: нельзя не есть, А не молиться можно — тоже весть. Но ты молитвой сердце пережёг, И силы кончились, и вышел срок. Не должен бы — но ты остался жив, Не видя перспектив. За окнами февраль уходит вдаль. Снег сер, как в марте: важная деталь — Весна грядёт… Всё будет, как всегда. Живая есть и мёртвая вода. Какая в лужах? Серая вполне, Лучи в ней вязнут, это ясно мне. Представятся букеты из лучей, Когда ночь гуще прошлых, разных дней. Лучи, лучи… как сложно вас поймать. Ещё сложнее жизнь расшифровать. Спускаешься по лесенке стихов В подвалы самых потаённых слов. Взбираешься алхимиком мечты В пределы неизвестной высоты. Час, будто шар — упал, не соберёшь Осколков; усложняя жизнь — живёшь. Часы идут так просто — тик и так. Надеждам, понял я, цена пятак. На пятаке катается мечта — Что карлик, жизнь которого пуста. А чем, скажи, наполнена твоя? Врастаньем в тему пакибытия. |
|
1 То, что в формулы простые отлилосьПрожигало бедный ум насквозь. Выжил, вышел к формулам простым, Пусть и стал морщинистым, седым… 2 А жизнь есть капли ожиданья,Что бьются об пол бытия — Под музыку непониманья, Что означает жизнь моя. Я слушал музыку такую, А не симфонии небес. Теперь иначе существую — Иллюзий исступлённых без. 3 В шаговой доступности от чудаБыл — однако, чуда не видал. Ложные соблазнов изумруды Вспыхивали — разум полыхал. Чудо просто в небе растворилось, Коли не востребовано. Так. Не брюзжи, что жизнь переломилась, Коли сам себя загнал во мрак. |
|
Мартенички — два куклёнка, Про весну один расскажет Тонким обликом ребёнка В красном будущем пейзаже. А другой куклёнок сказку Нам поведает про зиму, Нежно-сладкую развязку Вверив новым лужам зримо. В феврале порой приходит Март — снега слоями таят. Всё изменится в природе. Бездна неба — золотая. Мне болгарской мартенички Чудо-парочка по нраву. Куклы — милые сестрички, Каждую люблю, красаву. Без весны — какие ж будни? Без зимы жить невозможно. Куколки — надеждой будьте, Чтоб ушло всё, что тревожно… |
|
Волк ичкерийский не боится боли, Страх для него — как жертва, пустит кровь. Но волк ни состраданья, ни любови Не знает, ярость пенится вне слов. В горах опасно всё… Предмет, как будто, Любой стрелять возможет, берегись. Война идёт. От каждого маршрута Слететь возможно в самый смертный низ. И в яме пленным можно оказаться. Война — разбой, и командир любой С жестокостью всегда готов брататься. Зубовный скрежет будет. Будет вой. Война. Чечня. Распяленная рана, Дымящаяся болью и грехом. Мы все живём нелепо, окаянно — Под знаменем Аллаха, под крестом. |
|
Северо-западный ветер его поднимает над
Сизой, лиловой, пунцовой, алой Долиной Коннектикута… И. Бродский Космический ястреб меня терзал, Я не Прометей, потому тормошил не печень — Прямо сердце мне рвал, и дольники в сердце влагал — Как же все записать, если, как все, не вечен? Ухватился за когти ястреба я, и с ним полетел. Вон Америку, вижу, различными лентами вьётся. И пускай не успею всего записать, что хотел — Северо-западный ветер несёт прямо на солнце! |