|
Держись. Победима болезнь Любая. Борись и держись. Чтоб стало грядущее — песнь. Чтоб было грядущее — жизнь. |
|
Собственной не веришь колее, Говорил, а ныне бессловесный. Русское больное бытие Раскрывается треклятой бездной. Русское больное бытие. И оклад напрасно зацелован. Но ведь не пристала роль рантье, Если, грешный, жить стремился словом! Пил, чтоб чётче чувствовать окрест Данное, его свинцовый морок. Осознал — нет совершенных мест На земле. Теперь тебе за сорок. Молишься. И кажется, идёшь, А куда — уже и сам не знаешь. Если часто побеждает ложь Даром мыслишь, чувствуешь, страдаешь. |
|
Тёмно-оливкового цвета Вода, и густо-жёлт песок. И старица тиха, и это Купанью придаёт восторг. Сбивая брызги будто пену, Ныряю в холод глубины. Потом выныриваю, тему Небес вбирая - столь ясны. …а то перед грозою было — Отлив пурпурно-золотой, Там Византия что ль застыла, над старою речной водой? Сейчас не то. Процесс купанья В жару и лёгок, и хорош. Ты тронул нитку мирозданья, И голос услыхал — не трожь. |
|
Им всё равно — светло, темно, Они белы пастозно-смертно. Они мертвы. А тяжело, Наверно, мёртвым быть. Наверно. Ночь в морге. Страх ли? Тишина? Дежурный санитар киряет. Пейзаж, что виден из окна Его совсем не занимает. Ночь в морге. Шаровой глагол Реальности трёхмерной — смолкший.. Иных условий мир тяжёл Насколь не знает ум усохший. Усохший ум — твой ум, поэт, А может, санитара. Страшно. И тихо. Ночь. Её сюжет. И неба мрачного сверхбашня. Ночь в морге. Мёртвые тела… Ходили люди, ели, жили, Поди, надеялись, любили. Да, стопроцентно — жизнь была: Терзала, радовала, зла, Светла. Для душ теперь — иные были. |
|
Меж составами на запасных путях Мёртвая трава буреет жёлто. Пахнет смазкой неприятно-жёстко, И… куда уедешь ты, дурак? Старые вагоны, в них порой Пьяницы, а то бомжи ночуют. Мир альтернативный, низовой Существует. Злые ветры дуют. Здание вокзала вдалеке, Суета, и объявленья громко, В них вплетётся резко плач ребёнка — Вон малец с мороженым в руке. Запасные старые пути. Не уехать никуда отсюда. Пей в буфете водку и шути, Или нет… я всё же верю в чудо. |
|
Мати опустила Плат свой прямо в ад. Ах, какая сила, Кротость, чистый взгляд. Чёрненькие души По платку — наверх, К счастью райской суши, Где извечен свет. Что же что запачкал Души эти грех? Ведь любовь и значит — Что она для всех. И спасает души Мати от огня. Кущи манят, кущи… Ах, спаси меня! |
|
Окраины действительности — бойни, Кладбища, крематории и проч. Бояться не достойно. Не достойно. Но отчего же день уходит в ночь? И прятаться от будущего даже Естественно, как чувствовать, мечтать. Всегда опасен человек в пейзаже Пейзажу… тут всего возможно ждать. А сколь от настоящего возможно Укрыться, ты не знаешь, за щитом. На бойне хлещет кровь, я осторожно Пройду… родился в шестьдесят седьмом… Пройду я осторожно… Крематорий Дымит, и жирный дым ужасно сер. Я знаю много путаных историй, Пришёл домой и за бутылку сел. Окраина. Депрессия. Насколько Щиты от настоящего спасут? А за окном столь неприятна стройка — Коль этажи так медленно растут. |
|
Смерть не противоречит бытию. Я бытие смотрю, как фильм сегодня, И мыслю: сотворённый превосходно Позволит нить в него вплести свою. А есть сады кино — внизу, внизу. Серьёзно замок истины штурмуют Иные режиссёры — повествуют О том, что может выдавить слезу. А есть ком развлечений. Пустяки. Мы, люди, часто время убиваем, Забывши, что навечно убываем Из мира, где кусаются грехи. Смерть не противоречит бытию. Небесное кино гляди, ничтожный. Весть о спасенье мнится невозможной, Но есть оно. Не то — зачем пою? |
|
…и как прискорбно то, что нам родные Известны меньше даже, чем чужие… |
|
Хоронили профессора Мартемьянова, Ставшего жертвой времени окаянного: Девяностые, середина, убийство стало в порядке вещей. Похороны собрали много людей. Похороны от Госдумы — пышными были, Венки дорогие плыли. А я вспоминал, как Мартемьянов застолья вёл На моих днях рожденьях, остроумен его глагол, Потом брал гитару, и широкое к ней лицо Склонив, играл виртуозно-легко. Как спорил порою с отцом, какого давно уж нет, О шахматах и политике. О том, кто величайший поэт. Сгусток энергии — а не человек! Но он В гроб дорогой вмещён. Просто тело, и вот несут этот гроб, В пасть крематория отправить чтоб. А память жилкою будет биться в душе, Или где? Не осознать уже… |
|
Кожаное седло потёрто. Пейзажи иные такого сорта, Что невольно вспомнишь Венеции лад — Камень кружевной и воды мерцанье, Флагов пестроту — украшают зданья. А бамбук поёт — не вернёшься назад. Не вернёшься, нет, и никто не узнает, Чем дышит Китай, и как обитает. Мандарина течёт из щёк борода. Соловей механический в клетке На металлической ветке Пропоёт — никогда. Мудрость заключена в древних свитках. Жестокость воплощается в пытках. Тонок фарфор. Прикоснулся ли Поло к сути Жизни чужой? Или пред нею пасует Внутренний взор? |
|
Шелест его ветвей созвездья даёт, Мерцают они, манят своею далью. По складкам коры масса дорог идёт — Вот Марко Поло, сподвигнутый вертикалью, Мерно в Китай осуществляет путь. Вот Индикоплов совершает, что должно. Соки Древа питает дух, в этом суть. Матерьяльностью жить ложно. А в сумму ветвей вплетается сумма молитв, Разноязыко звучат, но идут от сердца. Живой монолит слышит даже просто мотив Плача — вы живы, и будете плакать: не отвертеться. Радость, всполохи смеха. Всюду Древо — оно Сумма сумм, цитадель цитаделей. Дух питает его. Не страшит иллюзорное дно, Ибо свет превыше самых высоких целей. |
|
Я просыпаюсь и лечу, Улыбкою мечты обласкан. Мечту действительность, как ластик Сотрёт едва ли. Не хочу. Я отрываюсь от забот, Мои мозги проевших ржавью. Не верю более бесправью Существования. Ну вот Лечу, лечу, мне хорошо, цветами распустились крылья. Лечу, не тратя и усилья. Снег вижу - белый порошок. Да, снег, дома внизу, дворы, Огни фонарные мерцают. Лечу. И люди не узнают, Какие ждут меня миры. |
|
Красные, жёлтые, серые стены таят Сумму судеб, повседневность и праздники тоже. Вечером окна — концерт цветовой. На маяк Дальний луна, осознаешь внезапно, похожа. Пёстрые окна! Тут охра, серебряный блеск, Шторы текущие, толстый ленивый котяра. Утром дворы вызывают иль нет интерес? Есть для прогулок в квартале просторы бульвара. А во дворах — всё газоны, настурции тут, Или анютины глазки, что тоже красиво. Вот и фонтан, и прозрачные струи поют, Жалко, не слышу, но вижу из окон квартиры. Вот стадион, где футбол, то есть крики и гам. Есть антикварный салон — в нём сияют картины. Хочешь — глазей. По карману ли живопись нам? Старенький дом. Обветшал. Облупились карнизы. Есть кинотеатр в квартале. Индийские нас Вряд ли сегодня влекут мелодрамы. Скорее Боевики — отвлечёшься, коль надо, на час. Действие. Лучше уж действие, а не идеи. Вот магазин Книжный сад, разбегутся глаза. Глянец пестреет. Куда столько книг — я не знаю. Но, как вошёл, ощутил необычный азарт, Всё, он замглился. Старею, а значит теряю Я любопытство. Жара размягчает асфальт. Жидким стеклом наплывает пространство сегодня. Бочка. И надпись короткая — Квас — будто альт Мне прозвучит. Что напитка сейчас превосходней? Часто ли тут умирают? Вот гроб во дворе, Люди все в чёрном, а пыльный автобус желтеет. Быстро проходишь. Легко ль хоронить по жаре? Ты-то ведь жив, хоть от прошлого грустью повеет. |