|
Есть в Лукке площадь, сжатая домами, Овалом сверху видится она. Опал сереет, не играет с нами Мерцанием, прозрачным, как весна. Дома покрыты красной черепицей, Густеет цвет, и воздух синий густ. Он возгласом нарушится иль птицей И бульканье издаст, отнюдь не хруст. Теснины улиц, старые изломы. Кафе открыто — что ж! Сиди и пей. Гляди, как человек ушёл из дома, Чтоб вечером придти к семье своей. И фруктами торгуют и цветами: Не обжигают пышные костры. И мы порой не понимает сами, Насколько ощущения остры. |
|
Зеленовато-серая вода Качает щепки, корки апельсинов. На Ponte Vecchio пёстрые стада Туристов бродят, прошлое отринув, Сегодняшним любуются — о, да! Тут массу сувениров продают, И серебро пойдёт, и бронзулетка. Дома желтеют, спрятавши уют. Цветы на подоконниках цветут — И с ними говорят с тоски не редко. Оранжевое солнце дарит мёд. Но жар высокий купол не расплавит. А переулок замедляет ход К творению, какое Бога славит. Траттория — забвение забот. От всех красот шалеет бедный мозг. Сквозящие высоты, пенье арок. Любой по сути интересен мост. А день поближе к вечеру не жарок — Он всё тебе отдал, что только мог. |
|
Где некогда сады латинских изречений На фоне золота в изделиях растил В эмалях дивных мастер-ювелир, Торгуют всем подряд, без сожалений. Но как тогда поют с церквей колокола. В толпе людей священники мелькают — Не цветники духовные, банальные дела Их чаще обольщают. Цвет Арно сер, зеленоват отлив. Иконы древние не ослепят в соборе, Куда зайти порою страшно, отворив Тяжёлый свод двери в резном уборе. Оранжевым немного пахнет грусть. И золотятся на лотках лимоны. Но ариозо времени ты знаешь наизусть, А музыки земной приятнее законы. |
|
Белеет башня, чей наклон уже Банален, а трагичен ли - не знаю. Колонн сквоженье — светопись в душе Оставит. Подойти не бойся к краю. Массивен крест, верней, массивен храм. Из Пизы заберёшься сразу в Лукку. По переулочкам побродишь там — Спасибо за житейскую науку. Сиена — где зелёные холмы — Откроет площадь с церковью. Оттуда Вернее видно дней прошедших чудо. Взмыв старой башни оценили мы. Флоренция, чей чёток силуэт, Раскроется своим поющим камнем. Не каждый дом здесь всё-таки прославлен, Но каждый люб – таков её сюжет. |
|
Дом угловой, замшелый и корявый, Как будто из породы крепостной. Дом, не интересующийся славой Рождённого поэта в нём, собой Пугающий, далёко-величавый, От будничности серой отстранён — В пространство слишком мощно врезан он, Чтоб услыхать звенящие терцины, Чтоб оценить вершины и глубины. Не дом, конечно. Крепость, бастион. Пропущены сквозь тысячи сознаний, Сквозь тыщи тыщ — чистилище и ад, И рай в мерцанье золотых сияний, А из него упасть нельзя. Блестят Высоты. И не имут оправданий Грехи, они, как гири, тянут в ад. А дом стоит, все переживший бури, - Поэма, может быть, сама в миниатюре? Изгнанье автора и флорентийский гнев Видали эти мшистые громады, Которым счастья и тепла не надо. Дом выжил, всем былым переболев. |
|
Когда бы довелось тебе из мест Реальности какой-то сделать выбор, То, вероятно, выбрал бы Триест, Прохладный, серовато-бледный, ибо В нём чудно тишина растворена. И свет лежит на линии канала. И тайна старых зданий не страшна, И жить возможно тихо, вполнакала. Происходило действие романа Вот здесь — того, который ты любил. Известно расписание тумана И холодов. Что прибавляет сил. Тут сдержанны дома. И нет излишеств. Все эти портики, порталы! Лес Какой мечтою человечьей дышит, Но души не возносит до небес… |
|
Он жарко булькающий воздух Вдыхал, как нынешний турист. И видел площадей громоздких Раскат. И вечер не был мглист. Латынь сады свои раскрыла Его очам, его уму. И щедро семена дарила Стихам, опровергавшим тьму. Сиренев, нежно-фиолетов Закатный цвет. Блестит фонтан, И свой сюжет плетёт при этом, Как замечательный роман. Что от гностической Софии Усвоит современный мозг? Важней монеты золотые, Успех, ещё — карьерный рост. Над Римом ангелы парили На протяжении веков. И будто восставали были Былых основ из наших снов. Сквозили пинии в небесных Просторах. Фейерверк цветов. Какие же увидел бездны Иванов, знавший своды слов, Сакраментальных и чудесных? Ценивший тайнопись миров, В которых люди неуместны. |
|
1
Воздух льётся в арки Колизея!Ласточки мелькают? Или нет? Большего под небом нет музея. Знаешь золотистый римский свет. Цезарийский Рим! Любовь и слава! Кости белых траурных колонн. И росли фонтаны — слева, справа, Каждый прихотливый, будто сон. Лестницы громоздкие прельщали, Изобилье серых голубей. Все дома как будто привлекали Вечерами пестротой огней… 2
Фонарь фантазий загасить легко —Гектары блёсткого стекла сияют. Бетон белеет, будто молоко, И современные конструкции пугают. Руины так недавно лицезрел, Чертополох покрыт был серой пылью. Рим изменился, он помолодел, Иль постарел — но так ли, право, сильно? Под вечер тут ослабила жара Лихую хватку. Голоса гортанны. Споткнулся — и рыжеет кожура. Не растянулся — это ли не странно? Стена красна, и обнажён кирпич В углах её, облезла штукатурка. А лестница, чья высота ажурна, Догнать стремится уходящий луч. 3
Рукой подать до Ватикана!Здесь неохота повернуть — Раз обольщение стакана Приятно расширяет грудь. Кафе на улице. И кьянти Горит рубиновым огнём. Сидишь, как будто на веранде, Прогретой каменным теплом. Нутро кафе не привлекает. Как много важных голубей! И в воздухе они мелькают, Как мысли о судьбе своей. 4
Двух сероватых башен острияНа площади ди Спанья, Презрев легко любые зданья, Возносит лестница на гребень бытия. Смуглы дома — ужель покрыл загар Их стены? О, несомненны Цветы мечтаний и душевный жар. Клубок дельфиньих тел, ну а Тритон Трубит в улитку, звук не извлекая, Толпа пестреет, потная, цветная. Искрит фонтан, хрустально разбивая Дворец воды, чтоб новый встал притом. 5
Здесь Гоголь жил, а где-то рядом Норвид.Тут зелен мох фонтанов, мох руин. И зноя крутоват полдневный норов, И пиний свет спасает нас один. Тут Пиранезе острою иглою Пел зодчество, одолевая грусть. На мостовых не встретите героя, Способного нести былого груз. Но мотоциклы хрипом, рёвом, гулом Вторгаются в неспешность бытия. И, побывав в раю архитектурном, В реальность возвратиться должен я. |
|
Из Рима в государстве малом Мы очутились, где собор Парит в полёте небывалом, Переполняя каждый взор. Первосвященника покои Покажут нам издалека. Смешав небесное, людское, Кипят прошедшие века. И генерал иезуитов Здесь обитает…Не страшат Тебя подвалы антибыта, Где тайны прошлые лежат? По подземельям Ватикана Должно быть, призраки бредут. Как сгустки серого тумана, Возникнут там, а после тут. Но город, выжженный на солнце, Вздымает стены высоко. И жизнь сама легко смеётся, Даря и мёд и молоко. |
|
Гора Титано, крепостные стены Средь зелени, глубокой и густой. В сей жизни невозможны перемены — Спокойной, тихой, радостной, цветной. Каменотёс — Марино — эту гору Долбил, а после город основал. Понятье «государство» будет впору — Неважно, что участок суши мал. Равеннский экзархат давил когда-то Республику — игрушечно мала. Сады её теперь цветут богато, И звучные над ней колокола. Представишь — с арбалетом старый лучник Глядит пристрастно со стены вперёд. В траттории сейчас с тобой попутчик Твой бывший золотую граппу пьёт. И воздух чистый золотится тоже. Стена собора! Бел его кристалл! С действительностью ссориться негоже, Пусть даже от неё давно устал. |
|
Если есть Венеция на свете, То не всё так безнадёжно, друг. У Сан-Марко голуби и дети, И вообще людей полно вокруг. Голуби, взлетевшие с карнизов, Ведь не возвращаются туда. Карнавал прошёл, бросая вызов Скудости житейской, как всегда. Всё резное здесь, дома ажурны, Серый цвет, и часто — красный цвет. Купола. Колокола. И нет Ощущенья — бытие абсурдно. То есть ход Венеции, когда Ты попал в неё! Частило сердце, Ухнуло куда-то! не беда, Есть же соль — тогда не надо перца. Есть мосты! Прекрасные мосты! Львы крылаты – жалко не взлетают. Если мир за жизнь полюбишь ты, Значит дни недаром утекают. Тайнопись дворцов! Они таят Сундуки, картины, гобелены. На тебя невидяще глядят – Ибо ты не нужен в их Вселенной. Серовато-зелена вода, В ней легко двоятся отраженья. Жизнь отдать захочешь иногда За одно мгновенье. |
|
Дымка серебром преобразует Листья и весёлую траву. Родина Франциска существует Для тебя сегодня наяву. Жёлтая чуть в прозелень равнина — Цвет ржаной, такой уютный цвет. Дальше будут фрески исполина, Перспективу давшего, как свет. Переулки, улочки крутые, И булыжный путь — всегда наверх. Краски там, в соборе, золотые С синевой смешал далёкий век. На карнизах голуби сидели И взлетали, к башням устремясь. Ты же ощущал на самом деле Смертную — но с целым миром — связь. |
|
Курчаво-нежная Болонья Сулит отменную еду! Болонья жирная! Спросонья Себе припомнил на беду Средневековое названье. Краснеет срезом колбаса! Сыров, паштетов волхвованье! Зайдёшь поесть на полчаса — Застрянешь на полдня в харчевне. Старейший университет. Незнание всего плачевней В судьбе. А что там на десерт? Средневековые схоласты Ведут по коридорам спор. А солнце дарит нам богатство — И мнится золотым собор. |
|
Сине-акварельный силуэт Города рассветного мерцает. Чуть курясь, Везувий много лет Неаполитанцев не пугает. Порт сквозит прозрачной синевой. Мачты-пики даром колют небо. Утренний всегда хорош покой С запахами кофе, крова, хлеба. Тишину взрывающий надрыв Мотоцикла! Молодёжь криклива. Ты не ожидаешь перспектив, Сам Неаполь — это перспектива. Закутки дворов — уже и те Потрясут сознанье, а колонны? И на них взираешь, потрясённый. А слоенье образов в воде? Ночью отражает фонари, А сейчас — тебя, когда захочешь. Если ты о будущем хлопочешь, Можешь просмотреть этюд зари. |
|
Монастырское око взирает С высоты на извивы дорог. Белизною стена ослепляет, Не добраться туда — видит Бог. Сокровенно гнездо чистых душ, Укреплённых трудами к тому ж. И гора, хоть безлесая, всё же Крутоват — взберёшься по ней? Монастырь наблюдая, негоже Подчиняться тиранству страстей. А дорога сереет асфальтом, Изгибается с нежным азартом. Аппенины — богатство палитры, Цветовой карнавал бытия. И отсюда слышнее молитвы, Что читаю с усердием я. Поворот. Монастырь остаётся Строчкой памяти, что не сотрётся. |
|
А сосен стройное паренье Откроет нам Равенны мёд. И русское стихотворенье О сонных небесах поёт. Навечно мощи сохранятся, В них Византии тайный блеск. Базиликами любоваться Не помешает нам прогресс. А небеса до чёрной сини Переплавляет рыжий диск. Реклама есть и алюминий — О, современный жалкий писк. Держава птиц и непонятных Аллегорических зверей. И в солнечных весёлых пятнах Сады внушительных дверей. А камни от шагов не стёрты, И в свет серебрится пыль. Звучат минувшего аккорды, Молчит сегодняшняя быль. |
|
Пожелтела от солнца трава, И питаются козы лениво. Крутовата любая тропа, Ну а город белеет красиво. На горе помещается он, Поднимается выше и выше. Не отсюда ли выбрался дон Корлеоне? И штатскую нишу Занял позже? Белеющий склон. А собор занимает собой Половину реальности города. Против низкой наживы земной Вы не сыщите лучшего довода. Полумрак. Тишина. Высота. И пустуют здесь исповедальни. И привидится рай беспечальный — Золотая его красота. |
|
Аквамарин Тирренского играет, Особый свет давая Чефалу. Еда морская путника прельщает — И сочных мидий хочется в столу. О, город ввысь изломами крутыми Уходит, и двуглав собор, велик. От времени камням не стать седыми — Их сущность не стареть им повелит. Геометрична черепица — сложно Теснится, суммой крыш заворожив. И отовсюду вид собора — словно Он городская суть. Его массив. Насколько воздух ласков, столь едва ли Уныние возможно…и печаль. Аквамарин сгущён предметом дали, И к небу очевидна вертикаль. |
|
Сицилия — каменный сад, И сад зеленеюще-синий. Морской соляной аромат Сулит счастье солнечных линий. Прекрасны дворы Сиракуз, И улочки, часто кривые. Забудь современности груз! — Представь колорит Византии. Палермо, его ореол Густой мафиозный прельщает. Вилл старых насколько тяжёл Мир тайный? Но он обольщает. Тирренского аквамарин Игрой Чефалу изменяет. Над городом вечная синь, А видит сплошная меня ли? Других? Или ей всё равно? Соборы Сицилии — страны. А вера пьяней, чем вино, Пей, чтобы не жить окаянно. |