|
Ты же прыгал вчера, мой пудель! Я не верю, что умер! Нет! Будто смерть — искажение сути, Опороченный денный свет! Вот комочек, пушистый и тёплый, — Ларик мой! Я сижу над тобой, Слёзы льются и льются без толка, Не поможешь тебе, родной. Мы с тобою вчера гуляли, Где же пряталась смерть? Ответь… Дни осенние скорбными стали, Долго будет душа болеть… |
|
Было пятеро нас — мама, Я, жена, малыш и ты — Будто счастье! Будто яма Невозможна пустоты. Пёсик, почему ты умер? Ты вчера был жив, играл. Словно ныне в бездну сумерек Смерть твоя дала провал. И хороним в лесопарке Мы под золотом листвы. Плачем. Вспоминаем — ярки — Прошлые моменты… В арке С мамой темноты, увы… |
|
Под павшим древом яму углубили, Собаку драгоценную свою, В простынку завернув, похоронили. Давала осень краски бытию. Но в чёрный цвет окрашенное горе Несли с собою мама, равно сын. Листва шуршала, ничему не вторя. А смерть собаки глубину глубин Затронула — их душ… Они молчали. Пришли домой, и опустел их дом. И выпили… А после вспоминали Собаку, Вспоминая о былом… |
|
Со счастливой улыбкой проснулся — Снилось мне, будто Ларик вернулся — Пудель чудный, родной, золотой. Похоронен вчера в лесопарке. Краски осени пёстрые, ярки. Лесопарк — будто горю чужой. У меня ж настоящее горе. Дома водку я пил, будто вторя Настроению своему. Со счастливой улыбкой проснулся — Только Ларик мой не вернулся, И известно мне почему. |
|
Всё прокрутилось в голове — Как от знакомых вёз собаку, Как во дворе играл в траве, Осеннему не веря мраку. Как весел был, и как скакал С дивана — как полёт — на кресло. Весьма таинственно мерцал Чудесный взгляд. Всё так чудесно. Всё прокрутилось в голове, Как умер золотистый пудель. И листья золотом в траве Мерцали, в чём не видел сути. |
|
В это время мы с тобой гуляли, Прыгал ты и дёргал поводок. В сердцевине осени настали Траурные дни, мой пуделёк. Старенький — от старости ли умер? Просто лёг и перестал дышать. И как будто в перспективу сумерек Тихая твоя летит душа. Есть ли рай собак? я не узнаю. В лесопарке закопал тебя. Водку пью, былое вспоминаю, И глядит в окно моя судьба. |
|
Тоска невыносимая — Собаки больше нет! Что осень мне красивая! Её прозрачный свет. Погладить бы собаку мне, А нету, умерла. И день провальный, аховый, Черны его дела. |
|
Джек будто встретился с Лаврентием В раю собак. Играют… А? Мои собаки, с вами стержнем я Был связан жизни — что слова? Когда вы уходили — плакал, И, заморочен пустотой, Всё вспоминал. Шли дни, однако, Затягивало рану. Стой! Что ж вместе Джека и Лаврушу Всё представляю я опять? Иль сам чрезмерно смерти трушу? А всем придётся умирать… |
Маленький пудель — Ларик: курчавый, золотистый, пушистый, тёплый… Когда он сворачивается у ног — ощущение счастья охватывает, будто всё хорошо, ничего плохого никогда не случится…
Утром, уходя на службу, муж всполошился: стоит в коридоре, глаза неживые, хвостик висит…
Вынес на руках, но пудель не стал гулять, постоял у куста…
Дома порезал любимую его сосиску, предложил, но пёсик даже носом не повёл.
Надо идти.
На службе болталал с коллегой, перебирая пустые слова, и вдруг жена позвонила: Ларик совсем плох.
Отпросился, бежал; осень пламенела вокруг…
Дома жена разговаривала со свекровью, гостившей в Калуге у родственников, и когда открывал дверь, услышал, как сказала в трубку:
— Вот, Саша пришёл…
И, одновременно говоря с плачущей матерью, не раздеваясь, присел около собачки, и понял…
— Мама, он умер! — крикнул…
И рыдания потекли в ответ.
И осознал отчего двоится, троится, расплывается мир…
— Не хорони без меня. — Говорила мама, собравшись. — Заверни в простынку, положи на балкон, с первым же автобусом приеду.
Он разделся, нашёл простынку, завернул маленький трупик.
— Как же так, как же так, — бормотал всё, — вчера же ещё…
И слёзы проедали глаза.
Маленький пушистый комочек вынес на балкон, сидел над ним, курил…
…вот лает — звонко, задорно, прыгает, теребя поводок, и — идём гулять, и если зима, пёсик зарывается носом в сугроб у подъезда, и глядит потом лукаво, а носик белый, в снежном порошке, а летом — носится по двору, играет с другими собаками, и зелень вокруг вздёрнула роскошные знамёна…
Вот — несём в поликлинику, а было два года назад, лапки что-то действуют плохо, и, впервые оказавшись в клинике, совсем стушевался маленький, страшно, но ничего страшного не оказалось, сделали серию уколов, и снова скакал, резвился…
А вот утром приходит, носом задирает одеяло и ныряет в постель, сворачивается клубочком у ног — тепло так становится, славно…
Больше не будет ничего.
Завёрнутый в простынку крохотный трупик лежит на балконе, и хозяин сидит рядом, курит, думая, что лёгкая и светлая, крохотная душа, уже отлетела в беззаботный собачий рай…