|
Сгустилось белое пространство, И стало сокровенным сном. В нём предсказанье — как богатство Духовной высоты притом. Крылом чела коснулся ангел. Мария спит? Не то не спит… Снег синий, белый долго падал — Пещера в белизне горит. И в ней она и муж Иосиф, Младенец. От младенца — свет. О жертве будущее просит — Значительней которой нет. Легко чела коснулся ангел, И вот — сиянием предстал. Во сне казалось, кто-то плакал, Но свет увидев, перестал. И стало будущее вещим, Мария встала ото сна, Увидев мир, себя и вещи, Как хочет неба глубина. |
|
Русалка плывёт, и сияет луна, Русалке сквозная видна глубина. Влюбиться ей, выйти на землю — как страх — Русалке легенд, что не трогает прах. Плеснула водою… Иль рыба плывёт? Рыбак девы водной, конечно, не ждёт. И звёзды глядятся в пределы реки. Русалке возможно их тени близки. Всё то, что реально — пребудет вовек. В русалку влюбился седой человек, Её описал, никогда не видав, Фантазий своих изменяя состав. Писал — и глядел за окошко, на снег Уставший от жизни, седой человек… |
|
Вдребезги разбитая бутыль — Жизнь разбита — вряд ли означает. Лучше ночь встречать стаканом чая, И похмелья не наступит быль. Вдребезги! Звучит ужасно, да, Видишь острия, и кровь стекает. Что же делать с бедными стихами? Ничего. Забудь их навсегда. |
|
Английский поэт Винни-Пух Оставил нам много заветов, Для разных пригодных поэтов, Чтоб светоч стихов не потух. Последуй, когда тяжело, И ноша на сердце такая, Что вряд ли поверишь — светло В грядущем, и жизнь золотая. Последуй советам, дружок, На рифмы вступив бережок. |
|
Вокруг харчей комедиограф Накрутит яростный сюжет. В таком едва ль камелий образ Возникнет, украшая свет. Харчи сколь много в жизни значат. Столь унизительна от них Зависимость людей любых. Страх — коли голод замаячит. Солдат, жующий сухари, Предатель, чавкающий мясом. Питайся красками зари, Иль светом неба — очень ясным. Слова Божественные нам Ввести бы в рацион. Бессильны. Из мира бы построить храм — Да как? Весьма грехи обильны. |
|
— Подстрахуешь? — Ага! — Ну, давай! Тренажёрный, где грохот изряден. Будь здоровым, железо качай, Без того будто мир твой неладен. На втором этаже из окна Виден старый завод, он громоздкий. А Советов ещё времена. Грохот штанги ударит по мозгу. — Вань, ты выжмешь 130? — Ага. Тени прошлого дали сгущенье. — Ну гантели! Такой бы врага Приголубить, моё, мол, почтенье. Мат клубится, станки — самопал. И с завода ребят было много. Мышцы каждый охотно качал, Будто в том угадал чувство долга. Занимался я год или два, После бегал, и — гирьками дома. Изменились страна и Москва, И вокруг, будто всё не знакомо. |
|
Снега не было вчера, Много нанесло сегодня. Ах, гирлянды, мишура, Искорок весёлых сотни. Либо роковой объём Снега представляешь резко. Город, погребённый в нём, Многопёстра эта бездна. Во дворе глядишь на снег В декабря начале белом. Ничего не надо сверх В мире целом. |
|
Мир слишком очевидно дан. Что в нём менять, счастливчик Пер? Исследует Понтоппидан Условия различных сфер. Инаких данностей узлы Нам не распутать, не понять. Мы может только здесь — увы, Дерзать, страдать, существовать. Счастливчик несчастливый Пер, Печальный пленник бытия. Осенней смертью мечен сквер, Каким прошли и ты, и я… |
|
Мазками тени на стене От бальзамина и алоэ. И ночь, твоё тепло живое, Сыночек, так приятно мне. Друг в друге отразимся мы — Сынок Андрюша, милый мальчик. Жизнь против происков потьмы, Смешно ты оттопырил пальчик. И время тихо входит в нас, И ночь слоится грандиозно. И свет придёт в который раз, Пусть в жизни многое и грозно. |
|
Часами на деревья мог Смотреть, их зелень постигая, В их мерно вслушиваясь слог… Листва в июле золотая. А византийская она, Когда царица-осень всюду. Деревьев красота ясна, Она ясна… Подобна чуду. |
|
Мечты огромные, что космос, И как же ты нелепо-мал. В расплав действительности косной Таков, каков ты есть попал. Мечты нелепые, как яма, В какую, глядя вверх, попал. Жизнь расплескалась, будто драма. Которую никто не ждал. |
|
Что боль у каждого своя, Не значит — нету общей боли. Тугое сердце бытия Пульсирует, того не боле. Пульсация включает боль, Она пройдёт, и будет радость. Но кто же развернёт юдоль Сиянием суммарным радуг? |
|
Снег пушит, и ветер задувает, Современность бьёт тебе в лицо. Посильней вообще удар бывает, Выдержать который не легко. Стать ли персонажем интернета, Иль в мобильник гномиком нырнуть? Бред в мозгу — сколь неприятно это, Столь уводит в сторону. В чём суть? Просто современность оглушает Многим, и пушистый снег летит. А в витринах ёлки наряжают. Вечером всё пестротой горит. Просто современность, и не будет Новой, всё обычные дела. Кротким будь. Ты был когда-то буен. Тихим будь. Коль жизнь твоя прошла. |
|
Европеец Рильке к Спиридону Дрожжину приходит в старый дом. Во дворе увидевши ворону, В стих её впустил уже потом. А о чём — представить — говорили Невозможно — будто полюса Эти люди, разные их были, И различны очень голоса. Нечто почерпнули, вероятно, Из той встречи, из колодца слов. Белые в былом мерцают пятна, Но служенье высоте — не вновь. |
|
Вчера стихи о ней писал — Торгует квашеной капустой Домашней, вероятно, вкусной — Старуха, век её не мал. Её сегодня вижу вновь — Чеснок ей был замаринован. Благополучье стариков… Коль нет его — мир проклят Словом. |
|
Мальчик спит и чмокает во сне, Я гляжу, и ощущенье чуда Медленно растёт в душе, во мне, Мальчик дан из космоса, оттуда. Вот он спит в кроватке — мой сынок, Чмокает во сне, так умиляет. И, как вечно, небосвод высок, Сколь высок — душа, наверно, знает. |
|
Розовато снега серебро — Сыплется с ветвей, играют звёзды, Искры всюду, снежное добро Чёрные белит в сознанье гнёзда: Гнёзда боли — чёрные, как ночь. Снежность всюду, белое мерцанье. Будто снег желает нам помочь В постиженье тайны мирозданья. |
|
Сосудики травы хранят Послания Христа насколько? Порою ты собою смят, И в этом ищешь грани толка. Христос, касавшийся того Предмета — камня или ветки — Остался в мире, торжество В котором тьмы. Прорывы редки. И, тем не менее, Христос Остался световою силой — В том, что судьба дана всерьёз, В том, что зовётся перспективой. Увидеть это и понять, Как цель, дарованную свыше. А ты печалишься опять, Что для тебя нет в мире ниши. |
|
Ты, может, видишь ангела, сынок, Когда глядишь вот так на потолок, Наморщив лобик, любопытно очень? Что видишь ты в два месяца — никто Не знает, фантазировать зато Возможно — и светлее станет осень… |
|
Что в Калужании? Тихо… По Московской к центру пройду. В частных домиках, знаю, лихо, Не заварит в кастрюльке беду. Калужания к парку выводит, Он сквозящий зимой… За рекой Перспектива — без оной вроде Род не сможет совсем — людской. В старом мире провинции тихой Обретёшь, что не знаешь сам… Тут гуляя, я часто спихивал За пределы кусочки драм. |
|
Жители нагорной стороны Ханства — даль чувашская мерцает. Волга фиолетово вскипает — Предзакатным ракурсом волны. Волга и леса… Степной простор. Фосфориты, торф, горючий сланец. Прошлое столь очевидным станет, Сколько на него настроен взор. Чебоксары. Синевой залив Полыхает, коль пылает солнце. И мостов немало, и красив Тот, и тот. Смех детский раздаётся. Песенка чувашская звучит, И банально утекает время. И согреют ясные лучи Канувшее в вечность воскресенье. |
|
Он четверть века ждал признанья, Писал, писал, да всё не впрок, Не встретил даже пониманья Своим тугим раскатом строк. Хандра и пьянство — что осталось? От жизни дикая усталость. И по-другому он не мог. Писал, писал — а всё не впрок. Теперь вздыхай — какая жалость. И даже — не извлечь урок… |
|
В чаше снега озеро лежит. На пластине льда подлёдным ловом Заняты, и синева сквозит, Небом день как будто окантован. Лунки просверлили, и вода Чернотой сквозь тонкие пластины Тоненького проступает льда. То есть — есть для радости причины. Вздрогнула мормышка, и карась Плюхается на ледовый панцирь. О, для сковородки он как раз! Синева и белизна пространства. Шутки рыбаков, и — алкоголь. Снег искрится, лунки черноваты. Рыба сколь испытывает боль? А не знают, радостью распяты. |
|
Грань разницы — не та, что нам видна — А та — метафизического толка — Меж Гойей и Эль Грека — грань восторга, Из яркой сопричастности она. В полях небесных мистика картин Иначе выявляется, мерцая. Сравнить же здесь без видимых причин Ван Гога с Босхом, истово играя Слепой терминологией, легко. Невидимую грань найти сложнее. Так, изнутри засветится лицо, Коль ум наполнят верные идеи. |
|
Отцовские рисунки неумелые Нашёл — пейзажи, лица… И глядел, Как будто проникая в нечто целое, Что в жизни осознать столь не сумел. И вспоминал отца, перебирая Рисунки, где кентавры и дворы. Отцовские сколь можно постигая Миры. |
|
Тюльпанов алые поля — Что кровь Калмыкии, без боли. Но Золотого Будду я В небесном лишь представлю поле. Сарматы, скифы, гунны… всех Не перечесть народов, кои Селились, давши сумму вех Земле — необходима коли. Хурул высок, понять едва ль Мне пафос жизни в месте оном — Подчинено своим законам, Из главных будет — вертикаль. Сайгаки мчат, взбивая степь, Сквозь трубчатые ноздри — воздух. Калмыкии изрядный возраст, И мудрость — из важнейших скреп. |
|
Просто ткань. Но эманации Смерти саван впитывает — мне, Кажется, хотя бояться я Смерти перестал вполне. Ритуал же смертный удручает. Лучше было б всё же, если труп Растворялся в воздухе — мечтает Человек, хотя весьма неглуп. Белый саван, мерзкая начинка, И старухи совершают чинно Ритуал — представилось, и стал, Будто похорон я не видал. Снег на саван не похож нисколько Белизна его и глубина. Ты считай, что всюду жизнь — и только, Жизнь одна везде всегда дана. |
|
Шенгенская виза легче Делает нашу жизнь. Поездки хандру излечит — Пути их — и виражи! И вот италийские храмы Тайны откроют тебе — Интересные самые. Роль сыграют в судьбе. А вот французская готика Покажет паренье и взлёт, Излечивая невротика От выдуманных забот. Шенгенские виз проще Делают каждый маршрут. Культуры усвоить толщи Надёжней возможность дают. |