|
«Жизнь» произнеси — захватит дух. На асфальте арабески листьев, Одинаковых не сыщешь двух, Ветер их движение убыстрит. Жизнь везде, и там — где нет её. Кладбище покоем обливает Ум и чувства острые ещё. И листва шуршит и облетает. Просто жизнь. Одна ушла. Взамен Новая, иль сразу десять новых. Ибо мчится шарик перемен, Ибо скачет всадник перемен, Видишь — если не из бестолковых. |
|
Малышок крадётся по папе, Выше, выше. И хвать — очки. Позволяется, ясно, лапе, Малышок ныне счастлив почти. Но очки забирает папа, И, в сторонку их отложив, Наблюдает, как мальчик-лапа, Созидает охотничий миф. Через ногу папы сноровко Переваливается малышок. Вот очки. И блестящие — словно Очень важные. Схватит сынок. Счастлив! Вот и сезон охоты. Вот с очками в лапке малыш. Есть очки — нет иной заботы. Улыбаешься, мальчик, молчишь. |
|
В алхимических пробирках Много вырастет чудес. Зелень тёмная в прожилках Золотистых, будто лес. Значит, сколь душа рискует, Достиженьями гордясь, Столь нелепо существует, Мерно погружаясь в грязь. Есть алхимия регистра Высшего, где свет души Открывается не быстро. Тише, тише, не спеши… |
|
Акакий я Акакиевич, но Стихи притом слагающий… Нелепость. Проедет, день разбрызгавши, троллейбус. Мне всё равно кто я, мне всё равно. Я мелкий-мелкий служащий, и мне Медальку дать решили. Два часа я Ждал, слушая совет учёный, не Поняв, зачем сижу, тузам внимая… Все в мантиях, о деньгах говорят… Потом в коробке сунули медальку. Взял — и скорей домой. Сам виноват, Что я такой… Коль верил бы металлу, То был бы из металла, ну а я Бумажный, верно, со стихами вместе. Акакий я Башмачкин бытия, Где деньги — род значительных известий. |
|
— Рыцарь, рыцарь на белом коне, Кого преследуешь, а? — Неправда и скверна отвратны мне, Противны пустые слова. — Их и преследуешь, рыцарь? — Да. — Но их не сразить копьём. — Я знаю, но слово правды всегда — Всегда настоит на своём. Оно и копьё мне, оно и меч. И скачет мой рыцарь вдаль. А сила духа нужна — обречь На сплошную себя вертикаль. |
|
Незаметно почил Починок, Шумен был, золотая карьера, Сделать важное, мыслится, мог — Ну а сделал? Иль чёртова сфера, В кою втиснулся, сделать не даст? Выступал, говорливый донельзя, А людей почитал, как балласт, И не людского не ведал доверья. Он почил — Починок, значит, не Осуждай, плохо скажешь — ошибка. Надо всеми над нами вполне Непонятная миру улыбка. |
|
Гондвана и Лемурия — края Немыслимого бытия. Лемуры, грозно роющие нечто Могильное — лопатами стучат. И, может, откопают самый ад, Коль действуют весьма бесчеловечно. Нет, им — лемурам — ведомы цветы Невероятно яркой красоты И высоты. И почему из Босха тот хорёк, Очки надевший на нос, так смущает? Он вышел из Лемурии — высок Сознаньем адским, что и поражает… А про Гондвану ты забыл? Она Была единым куполом парящим. И ей была открыта глубина Всего, явь пересытив настоящим. Велик геологический разлом, Расходятся материки пластами. А общей люди не сумели дом Построить — много ли построишь в яме? |
|
У деда было очень интересно — Чинил часы, и механизмов тьма Сверкала, как заманчивая бездна, И привлекала, не сводя с ума. Дед говорил про шестерёнки бурно — Поэтом был, а не часовщиком. Внук пожилой сейчас опять как будто Заходит в дедов — старый-старый — дом. |
|
Надоело писать без признанья! Пьян поэт, рвёт бумаги свои. И живёт мерой непониманья К нам небес очень сложной любви. И талант не был пропит, и силы Не растрачены зря — где ж оно? Где признание и перспективы? Пьёт он водку, сухое вино… Ангел плачет, поди, над поэтом, Бездна чья велика и горька? Я не знаю, срываясь при этом В яму данного сердцу стиха. |
|
Я кротко Фёдорова вспомню, Поскольку тих, не буен был. Воспоминанья те же волны — Накатят, смерти гасят пыл. Любил в гостях бывать у Вали, Какой годился мне в отцы. В окне двора видны детали, Дома, их этажи, торцы… В Калуге жил. Сидим на кухне, И философствуем, и пьём. Идеи с жизнью целокупны, Тут важен шаровой объём. Похоронил когда-то сына, Молчит об этом Валентин. Тут скорбь, проевшая глубины, И он давно живёт один. Я ухожу, и жалость — словно Кулак — сознание сожмёт. Рельеф двора был дан неровно, И фонари струили мёд. А после Валентин отторгнул Общение любое. Так. В себя ушёл. Иль смерти волны Почувствовал — насколько мрак? Что умер — я узнал от брата, Не знаю, похоронен где. Что был — серьёзней, чем утрата. Жив ныне… где-то на звезде. |
|
Мытарства — как руины ваших Грехов, не то — стена огня. Он душу ныне перепашет. Я есть? Иль больше нет меня. Мытарства как отсюда сможешь Представить? Страх, похожий на Нелепость… Пусть уж лучше Моцарт Звучит — яснее глубина. |
|
Возникли снежные поля В день смеха — первого апреля. Смеются небо и земля Над нами может быть на деле? Жизнь — бездна маленькая. Так. Куда нам до титанов! Только Сует наборы, свет и мрак, И счастья крохотная долька. Титан титанов Прометей Представится, к скале прикован. Зевесовым ужален словом За действия для них — людей. Им — прозябать удел был дан. Да сжалился титан могучий. Орёл, как вестник боли жгучей, Летит, колышет мощно даль. Страдай, великий Прометей… А мы в апреле пострадаем От снега — суетой людей Свою стезю обозначаем. А печень вызревает вновь Для клюва и когтей железных. Титан бывал в тотальных безднах, Где слёз нет, не живёт любовь. Вот первого апреля снег… Огня осталось в душах много ль? Практичен больно человек, Заметит ли красивый тополь? Огонь порочили собой Века, его в других пуская. Смешна, смешна чужая боль, Своя — родная, дорогая. Летит орёл. Его крыла Колышут воздуха пространство. На избавленье ото зла У нас хоть есть подобье шанса? Но был избавлен Прометей. Как символ рассмотри титана — Живущий для других людей, Едва ль погибнет окаянно. |