|
А я сегодня — дождь. Пойду гулять по крышам, Висеть на проводах, заглядывать в окно. Потом найду тебя. И подберусь поближе И в луже отражусь у самых твоих ног. Я прикоснусь к тебе бесплотною рукою. И обниму тебя. Рассыплю дробью смех. Ладошками глаза еще тебе закрою И буду целовать тебя вот так — при всех. Никто не скажет мне, что это неприлично. Никто не упрекнет в отсутствии стыда. А ты узнай меня. Узнай в любом обличьи. Мне можно все сейчас. Я — летний дождь. Вот так. |
|
В белый мрамор себя обратив, Из него я ваяла богиню, И тобою придуманный миф Обретал плоть, сознанье и имя. Кровоточило рваное сердце И душа задыхалась от боли. Ты желал для себя совершенства, Я желала, чтоб ты был доволен. Ты сидел, облеченный в печали, Томно стряхивал пепел в бокал И смотрел, как осколки кричали, Что от тела резец отсекал. Громовые раскаты над нами Пронеслись. Мир ослеп и оглох. Камень плакал живыми слезами, Но ведь этого требовал бог. Больше нечего. Крошится мрамор. Больше некуда. Ну пощади. Надо мною твой голос вдруг замер. Что-то сжалось в холодной груди. Бедный мрамор — бездарные руки Для тебя твой избрали удел. Ты взглянул и, зевая от скуки, Мне сказал: «Я не это хотел». |
|
Тело ласкает — море. Душу врачует — песня. Мне в этом теле — тесно. Солнце исчезнет вскоре. Милый, не страшно это — Море меня обманет Песней сирен и лета. Солнце в пучину канет. Руки чужой стихии Ласковей губ предавших. Холодно, больно, страшно Мне в этом теле хилом. |
|
Звучит вечерний благовест, Поют колокола, А мне — не встать, не спать, не есть: Опять она пришла. «Со мной, — сказала, — Здесь побудь. Молитвенник не тронь». И положила мне на грудь Тяжелую ладонь. И в жаркой комнате плыла томительная речь: «Я для него тебя пришла И день и ночь стеречь, Я буду жить в дому твоем, Твоей заботы для, Я буду петь тебе о нем, Постель твою стеля, И даже в предрассветный час Когда весь мир затих, Я буду не смыкая глаз Сидеть у ног твоих». |
|
И ждать я осталась поныне. Седьмую встречаю весну. Пред гостем играя на флейте — Ему только флейта мила. О том, кто мне сниться ночами. Но прочь ты спешишь от меня. |
|
Нарисую сад, Яблоню и дом, Парочку щенят, Клумбу под окном, В небе — облака, Роз цветущий куст, Крылья мотылька, Саксофон и блюз, Скрипку и смычок, Туфли, шпильки, брошь, А потом еще — Нарисую дождь. Из небесных дыр Хлещет вниз вода И смывает мир С моего холста, Льет, как из ведра, Прыгает с перил. Юный клен с утра Ноги промочил. Лужи через край, Бусинки дождя... Для чего мне рай, Если нет тебя... |
|
Вот мне говорили: привычка — вторая натура. Я их нахватал, что в себе рисковал затеряться Как в плотной толпе. Я с собой заключал соглашенья. Когда ты вошла, я ведь тоже подумал — привычка. Когда ты вошла, я был занят решительно делом — Тебя подводил под всеобщий один знаменатель. Но ты отчего-то всего только на два делилась, на «я» и на «ты», а на «много» уже не хотела. Отборною бранью покрыв мою третью натуру, Шестую, седьмую, восьмую задвинула в угол, Пространство мое постепенно собой заполняя. Я испугался, что ты меня вытеснишь напрочь. Я поспешил тебя выжечь каленым железом. Корчилась, билась, стонала, но не уходила. После бежал из себя, унося, что осталось, Потом озирался тревожно, боясь тебя встретить. Потом, как дурак, тосковал о тебе отчего-то, Выбрать старался себе, что почище, натуру. Когда ты вошла, я подумал — привычка и дел-то... Еще не случалось, чтоб я себе был не хозяин. |
|
Душа любовью истекала. И истекла. И замолчала. Вздохнула и похолодела. И обездушенное тело Вдруг наконец глаза открыло. А мир был тот же. Лето было. Темнело небо. А я — шла, Не зная ни добра ни зла. |
|
Чтобы взглянуть в лицо луне, Я шла на берег в час отлива. Сегодня только обо мне Она скорбела молчаливо. И волны, мелко семеня, Грудь океана обнажали Сегодня только для меня... А о тебе не вспоминали. |
|
Как торопливо судят люди И на своем стоят упрямо, А Ева яблоки не любит, Но колется ребро Адама. Она сумеет притвориться И не захочет оправдаться. У Евы длинные ресницы И кольца яркие на пальцах. Ей в райских кущах мало места, И высшей воли ей не надо. Она выходит из подъезда, Она идет к воротам сада. Как бред, как сон, как наважденье Вот-вот творцова кара грянет. Что будет для него паденьем, То для нее полетом станет. И солнце над планетой вздрогнет, Она избегнет наказанья. Уже дрожат в ее ладони Все откровенья мирозданья. |
ОперацияТысячи летОжидали в больничном коридоре Мои друзья. Вышел врач, Попросил огня Закурил И сказал: «Жить будет». Ампутация сердца В общем-то несложная операция. Просто занимает Чертовски много времени. Чужого океана Пытаюсь Ощутить себя Гражданином вселенной Но начинаю завидовать птицам. Линейного программирования существования Не могу отделаться от ощущения Что наличие условной переменной Устремляет к нулю Любое значение безусловной постоянной. Себе подобных Сжимаюсь в комок Из страха причинить кому нибудь неудобство Чихнуть себе не позволяю Поднимаю глаза к звездам И наступаю на ногу прохожему... ИзменаОбнимаю незнакомую пальмуИ вдруг вспоминаю Как прикоснувшись Кончиками пальцев К оранжевой коже сосны Ощущала живое биение Ее пульса. |
|
Ко мне сегодня ночью Явился странный гость. Свой плащ он скинул молча, Поставил в угол трость. Горели свечи с треском, Дождь лил что было сил. Он опустился в кресло И у меня спросил: «Взрослея ежечасно, Шагая время сквозь, Мы сожалеем часто О том, что не сбылось. Скажи лишь только слово. Оно подвластно мне, И ты начнешь все снова, Но помня о цене». В глазах метался отблеск От молний за окном. Его казался облик До странности знаком. И я ему ответил — Что жизнь легка моя. Я сам себе — свидетель, Я сам себе — судья. И та, что до рассвета Делила сон со мной, И та, что ныне где-то За прошлого стеной, И все что мне досталось — Вино или вина, И смех мой и усталость Оплачены сполна. Что нет во мне стремлений Желать судьбы иной. Что дороги мне тени Ошибок за спиной, И скрип воротных петель, И перестук сердец. Я сам себе наметил Начало и конец. Он улыбнулся строго. Не более того. До самого порога Я проводил его. Вод низвергались тонны, Беспутицей грозя. Я как завороженный Смотрел в его глаза, Лишь у двери очнулся. Он вышел в ливня шквал, Когда он обернулся — Лицо свое узнал... |
|
Ты был исполнен мечты и веры, Когда из камня ваял Венеру И белый мрамор, рукам послушный, Помимо формы обрел и душу. И воплотились в твоем твореньи Твои тщеславье и вдохновенье. Твоя надежда. Ты думал — значит — Твое стремленье, твоя удача. Был ограничен стеклом оконным, Но жаждал славы Пигмалиона. Забыл, что чудо с лукавым глазом Творят не руки, творит не разум. Ее дыханьем нельзя согреться, Под белой плотью не бьется сердце Точеных линий изгиб свободный И просто камень в груди холодной, И снег объятий ее не тает. Она такая как ты, слепая. За дверью — дождик. За дверью — слякоть. Не у тебя ей учиться плакать. Не здесь, средь этих остывших комнат Она узнает «прощать» и «помнить». Пока — в глубинах хрустальной сферы Беззвучно дышит твоя Мегера. |
|
Все ли чуда от небес ожидать, Все ль вымаливать, просить благодать. Ровно в полночь засвечу семь свечей, Да не будет этой ночи темней. Помню — первая роса холодна. На заре он оседлал скакуна. И туман лежал над мятой травой. У ворот я оставалась босой. О мой князь, властитель тьмы и огня, Этот бред кошмарный мучит меня, Тяжек этот мне немыслимый плен, Я совсем хочу немного взамен. Пусть кричит и плачет камень немой, Пусть навеки он утратит покой, Помянет меня, да словом пустым, Тень моя всегда останется с ним. Все дороги — выбирай не смотри, Все равно к одной приводят двери, От нее, куда б не гнал он коня, Не сумел бы убежать от меня. Пусть судьба ему — темна, неясна. Пусть лишится он покоя и сна. Чьи-то плечи обнимая во тьме, Будет помнить и тогда — обо мне. |
|
Там где море с небом слито, Где меж звезд плескались рыбы, Старый замок из гранита Высился один тоскливый, Не отмеченный на карте. Ни души в старинных залах, Только ветер бродит в арках, Волны шепчутся в порталах. А когда-то не смолкали Скрипки в нем, звенели струны. Там не ведая печали, Танцевала дочь Нептуна. Чуждая земной юдоли, Лепестки зари ласкала. И не знало сердце боли, Соли слез оно не знало. Год за годом шел покорно. А царевна полюбила Рыбака, чью лодку штормом Ночью к острову прибило. Но сказал отец — царь грозный, И никто не смел с ним спорить, «Твой рыбак — он смертный просто, Ты ж дитя владыки моря. Жизнь его трудна и бренна. Позабудь как день вчерашний». Загрустила вдруг царевна, Заперлась в высокой башне. Пролетела непогода Мимо башни одинокой. Жемчугами пали в воду Слезы девичьи из окон. Ныне помнят только скалы Звуки дивного напева. Белокрылой чайкой стала, К берегу умчалась дева. И с тех пор рыдает чайка, Стонет и зовет устало. Скорбный крик ее печально Мечется в порывах шквала. Но лишь как под небом древним Новая луна родится — Опадают птичьи перья, Станет девушкою птица И опустится на камень, На прибрежный. И заплачет. К утру снова чайкой станет, Улетит искать удачи. А рыбак не помнил даже Замка на высоких скалах... Эту сказку мне однажды Ночью море нашептало... |
|
Я восставал из глубины времен, Я упивался собственною силой. И становился черным небосклон, Когда я затмевал собой светило. Я был жесток, коварен и хитер, Я отточил клыки свои и когти. Я сеял страх. Я пожинал раздор, Неуязвимый для мечей и копий. Я презирал беспомощных и слабых — Тех кто дрожал и опускал глаза, Когда встречать закат кровавый Я с ревом уносился в небеса. Кто ждал и жаждал несвободы, Кого пугал лишь вид огня. И поклонялись мне народы. И жрицы славили меня. Я землю застил крыльями стальными. Когтистой лапой горы сверг во прах. Я — царь. Мое рокочущее имя Провозглашали грозы в облаках. И я гордился тем, что одинок. Беседуя со звездами в пустыне, Я возлелеял каждый свой порок ...Звенели перепончатые крылья... Я был магистром сумрачных наук. Я знал. Я верил — что могуч и вечен. Я не терпел прикосновенья рук, Пытавшихся меня очеловечить. Как суть моя на вашу непохожа. Владыка в мире страхов и теней Я чувствовал бронированной кожей Бег времени, мотив ночей и дней Явившись как небесное знаменье, Вы мне открыли запредельный свет. Не в силах я избегнуть наважденья. Я — сокрушен. Меня уж больше нет. Вы — день. Я — ночь. Вы — ангел. Я — лишь зверь. Для вас — цветы, а мне оставьте полночь. Но и в ночи я обречен теперь Лишь вас искать и вас лишь только помнить. Я — монстр. Я — чудовище. Но я Беспомощен. И что со мной — не знаю. И твердая стальная чешуя Меня от вас, увы, не защищает. Покорен вам, я все таки чужой. Я создан был из холода и мрака И наделен упрямой волей злой. Уйдите, а меня оставьте плакать. Я гибну, связан вами. Я — смешон В бессилии своем. Верните крылья. Мой грозный рык. Не рык уже а стон. Ослеп. Оглох. Я скоро стану пылью! Я изнемог под собственной броней. Напрасно, о творец, к тебе взываю Я не виновен в том, что я такой. Я — демон зла. Я не достоин рая. |
|
Я долго спал. В безмерные глубины Не проникали голоса земли. Как реки, с гор летящие в равнины, Так надо мной века мои текли. И снились мне вселенские стихии, Разрывы молний в вечной синеве, И слышались раскаты громовые, И голос бури звал меня наверх. Я молча ждал во тьме. Я жаждал силы. Мне надоел тысячелетний сон. И вот я встал из каменной могилы, И я теперь диктую свой закон. Я был разбужен бряцаньем оружья, Рыданьем вдов и плачем их детей, И шепот лжи уже ласкал мне уши, И сладок был порок земных страстей. И я восстал из подземелий мрачных, Сын трусости и подлости людской. Дрожите ж вы! Вы, так или иначе Дерзнувшие нарушить мой покой. Я жив покуда мелки ваши души, И лживы клятвы. И сердца черны. О существа, живущие на суше, С собою возжелавшие войны. Рожденный вами же — всего лишь ваша тень я. Во мне — дрожанье ваших нервных нитей. И вами воскрешенный из забвенья, Я — спал. Я пробудился. Трепещите. |
|
Сегодня плакал день дождем. И с вами мы сидим вдвоем. И в залу заползает тень... И шевелиться даже лень. Я расскажу вам странный сон — Я знаю тысячу времен... Ах, граф... Дрожит моя рука. Я помню древние века, Лик Ра на небе голубом... Я был рожден тогда рабом И в храме госпожи своей Стоял безмолвно у дверей. Клянусь, что я ловил не раз Лукавый взор зовущих глаз. Был разум страстью ослеплен, И, да, я преступил закон, Себя не в силах превозмочь. Я отдал жизнь за эту ночь. А утром в полной тишине Стилет вонзила в горло мне. Дочь фараона, Хора жрица... И умер я, чтоб вновь родиться... Я был бродягою морским, Лишь песней странствий одержим. И где-то там на склоне дня Любила женщина меня. Была тиха и терпелива... Ее убил жених ревнивый... Она хранила верность мне. Я память утопил в вине Портовых шумных кабаков. Был слышен только моря зов. Никто назад меня не ждал. Последним был девятый вал... Еще, я помню, в платье белом В беседке летней с офицером... И черноглазый мой герой Молил: «О сжальтесь надо мной. Я на коленях здесь стою...» Он был убит потом в бою... Карета, церковь, муж седой... Потом, оставшися вдовой, Я узнавала без конца В обличьи сына стать отца. Еще — кибитка, степь, костры. Проворны кони и остры Семь струн гитарных как ножи, Кровавы розы и свежи Ночные ветры. Бубна звон... И юный князь был мной пленен. Но кровь цыганская сильней Стальных запоров и дверей, И горизонт меня манил... Он вскорости обвенчан был С девицей голубых кровей И был довольно счастлив с ней. Да, мне знакомы сотни лиц — Глаза любимых и убийц, Прикосновения их рук, И неразрывен этот круг, И все реально в этом сне... Скажите, граф, — вы снитесь мне? |
|
Ты забудешь обо мне. Сговорюсь с нечистой силой И приду к тебе во сне Молодою и красивой. В ночь, когда сквозь темноту Мчаться адские исчадья, Я тогда к тебе приду, В длинном узком черном платье. В душу загляну, на дно, Где уж нет меня отныне, Да положу на окно Ветку сизую полыни, Сяду молча у стола, Стану в зеркало смотреться. Спросишь: «Ты зачем пришла?» Я скажу: «Верни мне сердце». |
|
Сквозь ночь шагали фонари, Со мной раскланиваясь чинно. О том, что плакать нет причины, Мне тихо ветер говорил. Скользили, крадучись, во тьму Котообразные созданья, И поменяться вдруг местами Хотелось сердцу и уму. Чужие сны и птичьи трели Толклись у запертых дверей, И звезды падшие горели В холодных лапах фонарей. |