Давным-давно, когда Земля ещё была маленькая, и по ней бродили мамонты…
Короче, мой отец-командир, в звании полковник, поздравив меня с погонами старшего лейтенанта, решил послать меня во главе группы солдат и молодого прапорщика Васи на ремонт одной школы в небольшую деревню на Север матушки России. На ремонт школы отводился год. О Васе надо сказать отдельно. Это было здоровеннейшее сооружение с ростом 2 метра 12 сантиметров, весом более 150 килограмм и вечно улыбающейся веснушчатой физиономией жизнерадостного дебила. Сооружение имело 47-й размер обуви и звание «Мастер спорта СССР» по штанге. Это если вкратце.
Мы с Васей сняли комнатушку у довольно бодрой бабушки-«божий одуванчик», которая ещё и работала дояркой на местной маленькой ферме. Казарму для бойцов устроили в той же ремонтируемой школе. На дворе стоял конец октября. Пришли первые заморозки, но Вася вечно бегал по двору босиком и никакой холод его не брал. Несмотря на то, что Вася был такой же ленинградец, как и я, бабулька сразу же узрела в нём родственную, деревенскую косточку. Вася не отказывался, ибо бабулька всегда старалась подкормить «сиротинушку».
А ещё у бабульки был поросёночек. Ни я, ни Вася, несмотря на то, что мы прожили в деревне уже месяц, ни разу этого поросёночка не видели, а только его «пятачок» в рубленном низеньком окошечке хлева, в котором размещалось это свинство. Бабулька регулярно таскала туда в двух старых вёдрах утром отходы от обеда и ужина наших бойцов и хлеб, покупаемый ею в сельпо. Да и мы из пайка кое-что подкидывали.
Как-то утром бабуся ткнулась к нам в дверь:
— Ребятки, поросёночка мне не забьёте?
— Отчего же не забить, мамаша… — степенно ответствовал Василий. — А мяско-то будет?
— Будет, Васенька, будет, ты уж кровь собери, потрошки на дерюжку выложи, я потом из них колбаски наверчу, головушку топориком отруби, копытца сразу в погреб, на ледник. Чай не впервой, не впервой тебе, Васенька… И опалить не забудь, паяльная лампа – в сараюшке…
При словах «кровь», «потрошки» Вася испуганно икнул и конвульсивно дёрнул головой. Бабулька расценила этот жест как знак согласия и посеменила на утреннюю дойку. Я с удовольствием (на правах командира) назначил командующим этого аутодафе Василия.
— Что делать-то будем, Димон? — По-хозяйски расставив босые ноги у крыльца, вопрошал Василий. — Ты когда-нибудь забивал свинью? Нет? Я тоже нет… А в книжках читал? Не читал? Я тоже не читал… Их хоть как? Топором, кувалдой или ножом надо? Сука, и не спросишь ведь ни у кого, все бойцы до единого чукчи, мусульмане, свиней ни разу не резали, так они к ней даже и не подойдут... Хуле делать будем, командир? Сможешь свина забить? Если что — я помогу!
— Хуечки-мяулечки, Васенька… В сём нелегком труде командиром я назначил тебя. Могу дать совет: с твоей силушкой-дубинушкой я бы его попросту задушил, гада… Уеби ему один раз кулачком своим маленьким промеж глаз. Он ласты моментом склеит. Хотя, вполне возможно, что ему и одного твоего щелбана хватит… Хорош пиздеть, пошли хоть на свина поглядим.
И мы отправились в хлев. Зрелище было страшное. В темноте маленькими глазёнками на нас зло смотрело форменное чудовище. Сразу вспомнилась фраза из школьного учебника «Чудище обло, огромно, стозевно и лайяй»... И миф о Минотавре.
— Хуя се, Димон… Он больше меня раза в два! — Зачарованно просипел Вася. Всё, что двигалось и по габаритам не уступало Васе, Василий на генетическом уровне уважал. — В нём же килограммов двести! Блядь… Давай хоть на улицу его выгоним… Здесь же он нас обоих с тобой разуделает, как Бог черепаху…
На ярком утреннем свету свин показался мне ещё больше. Свин доброжелательно хрюкнул, поссал и потрусил к плетёному забору, поближе к пока ещё зелёной траве. О предстоящем убийстве он ещё не знал. Он даже не подозревал, что рядом с ним стоят кровожадные убийцы 24-х лет от роду. Светило солнышко, в лазурно-хрустальном небе в сторону юга, курлыкая, тянул клин журавлей.
Скажу вам честно. В училище нас учили не только строить. Нас ещё и учили воевать. Любой из нас был готов идти в бой против врага. Мы даже принимали присягу. Но никто не предупреждал нас, что придётся воевать против свина. Пожалуй, я смог бы его завалить из АКМ, мог бы даже запороть примкнутым штык-ножом. А что делать вот в такой, вроде бы простой, даже бытовой ситуации? Тем временем Василий вышел из сараюшки с паяльной лампой и косой.
— Совсем охуел, Василий? Ты что его косой валить собрался? Минин и Пожарский, ополченец 1812 года, блять…
— Критикуешь, командир? Если критикуешь, то — предлагай…
Я мудро промолчал. Предложений не было. Свин чавкал в лопухах. Вася топтал землицу-матушку босыми пятками.
— Вот что, Василий. Чай в 20-м веке живём, не в пещерах… Будем валить по-научному, электротоком. Свину в корыто льём парашу, около корыта делаем лужу с солью, повысим проводимость, так сказать, берём со склада гвоздь-«двухсотку», привязываем его к деревянному черенку. Один конец гвоздя будет пикой, к шляпке приделаем электропровод, провод вторым концом в фазу розетки. Всё понятно? То-то же, учись, дядя, пока я инженер! Короче — пиздец свину, тащи гвоздь и провод, а я пока корытом и солевой лужей займусь.
Вася восторженно посмотрел на меня, будучи поражён широтой инженерного гения.
Исполнив оговоренное, я налил свину в корыто размоченный в тёплой воде хлеб. Свин подлетел к корыту и начал утробно пожирать последний свой ужин. Вася наперевес с «электродрыном» был прекрасен, как Пересвет против Челубея. Приблизившись, Василий с размаху всадил «электропику» свину в загривок.
— У-и-и-и-и-и!!! — Раздался дикий визг на всю деревню, и хряк, сметая всё на своём пути понёсся нарезать круги по просторному двору.
— Дурак ты, Василий… В загривке же сало! И его там не 2 сантиметра! В брюхо, в брюхо, или в бок ему надо было бить! Физику что ли не учил? Сало же изолятор! Давай по-новой.
Свин «по-новой» категорически не хотел. Забившись в угол двора, он недоверчиво поглядывал на меня и Васю. Однако голод не тётка. Распаренный в корыте хлеб манил запахами, и, потеряв бдительность, свин затрусил к кормёжке. Вася занял исходную позицию, прикрыв себя левой рукой дверь сарая, а правой зажав «электродрын» наподобие копья.
— Чингачгук, блять... — ухмыльнулся я. — Всё, Винни-Пуховский корешь, пиздец тебе пришёл.
Улучив момент, Пиздец в образе Василия со всей дури шарахнул свина в подбрюшье.
— Уи-и-и-и-и-и!!!! — Свин пошёл опять нарезать круги… Ничто его не брало. «Хорошо, что не лето, — подумал я. — Сейчас бы налетели дачники, их дети-внуки, и началось бы. А так всё тихо, деревня пустынна».
Вася выругался, сплюнул и пошёл в избу за сигаретами.
— Димон! Димон! Ты глянь, ты глянь! Провод из розетки вывалился! Надо его просто закрепить изолентой, и всё будет в ажуре, как в школе учили! Сейчас мы его мочканём, как два пальца обоссать!
Убийство свина начинало напоминать фарс. Хлеб, приготовленный для убиения, заканчивался, день близился к полудню, скоро должна была вернуться с фермы бабулька. Цейтнот. Время — деньги. Дело требовало ускорения. Всю картину портил свин. Жрать он хотел, даже бодро приближался к кормушке, но, завидев приближение Васи с «электродрыном», убегал в дальний угол двора, куда электропровода уже не хватало. Ситуация становилась угрожающей. Счёт шёл уже на минуты.
— Сейчас я его хитростью возьму. Я сейчас сделаю вид, что прохожу мимо, а сам брошусь на него, сомну на пару секунд, а ты его шарахнешь!
Обуянный охотничьим азартом, я немедленно согласился. Вася, насвистывая «Шербурские зонтики», двинулся в сторону свинского корыта. Свин одним глазом упирался в корыто, а другим – косил на Васю. Вася прошествовал мимо и скрылся со двора. Меня охватило недоумение, на свина же напало благодушие. Внезапно из-за забора показалась рыжая макушка Василия. Василий мне показывал глазами и жестами, что сейчас он перемахнёт через забор, подомнёт свина под себя. Мне только и останется, что ткнуть свина остриём на 220, и «дело в шляпе». Я понимающе мотнул головой Василию. Ага-ага. Спецназовцы, йопта.
Мощным прыжком Вася перемахнул через забор, подмял под себя свина, и, натужившись, поднял его за задние лапы над землёй.
— Димка, бей! — Истошно заорал Василий, стоя посреди солевой лужи. А что я? Я человек военный. Приказ есть приказ. Я и вдарил.
— Уи-и-и-и-иии!!!! Уи-и-и-и!!!! Уи-и-и-и-и-и-и-!!!!
Свин, брякнувшись на землю, понёсся к прикрытой двери, ведущей в хлев и начал бросаться на неё по-собачьему, ища там спасения от двух полудурков в военной форме.
Вася, побелев и закатив глаза, упал на землю без движения. Финита ля комедиа... Я лихорадочно соображал.
Ток на 220, солевая лужа, голые пятки. Ток через свина, Василия, пятки пошёл в землю. Я убил человека. Более того, я убил своего подчинённого. Это всё. Это конец. Это — трибунал, суд, лишение офицерского звания, тюрьма…
Вдруг Вася захрипел… Медленно приподнялся, огляделся вокруг. Скрипнула калитка забора. Это вернулась бабуся. Свин бросился к ней, как дворняжка и спрятался, насколько смог, за тщедушную фигурку.
— Что, ребятки, не управились?
— Тренировались, мамаша, тренировались. Завтра, всё завтра…
Свина действительно забили завтра. За литр самогона. Лёнька-тракторист из соседнего дома и забил.
А Вася мне весной простодушно принёс на подпись рапорт.
— Вот, командир. Учиться я решил. Подпиши рапорт на заочное обучение. Поступать я решил, в Пушкинскую сельско-хозяйственную академию. На животноводческий. Подпиши, а?
— Учиться, Василий, всегда пригодится! — Сказал я и размашисто подписал: «Ходатайствую перед вышестоящим начальством по существу данного рапорта».
Подписал. Подписал не глядя. Не глядя в честные голубые Васины глаза.
… — А я вот, Викторыч, когда дембельнусь, то куплю себе дом на озере под Питером, разведу уток, картоху посажу, может козу заведу с козлятками, за грибами ходить буду, на рыбалку, бля…
Произнеся сей спич, Юра плеснул себе в гранёный стакан шила «на два пальца», плеснул туда столько же холодного кипятку и привычным жестом накрыл стакан широкой ладонью, — «шоб градус не теплел».
— А ещё павлина себе заведу, а лучше — парочку. А хуле? В память о Верещагине из «Белого солнца пустыни», он хоть и не подводник был, но наш, морской, морские погранвойска, таможенник морской — как ни крути.
Я осоловело мотнул головой, соглашаясь. С Юрой лучше не спорить. Человек заслуженный, под сороковник уже как-никак, командир БДРМ, звание «капитан I-го ранга» получил в 35 лет. Начнёшь спорить – может и в дюндель сунуть. Запросто. Мечты подводника о пенсии — это святое!!!
Юра хлопнул стакан, похрустел огурцом и засобирался домой. Благо было идти недалеко, в соседний подъезд. За окном бушевала метель, гарнизон АПЛ Гаджиево Краснознамённого Северного флота готовился к встрече Нового 1988-го года.
…20 лет пролетело, как корова языком слизнула. Кто бы мог подумать, что судьба опять сведёт с Юрой Кузнецовым, опять сделав нас соседями по даче в Ториках, прямо рядом с питерской КАД? Юрин домик небольшой, всего 2 комнатки с кухней и ванной-туалетом внизу и двумя комнатками наверху. Ухоженный домик, зимний. Участочек с парничками – как игрушечный. Пяток кроликов, козы-дерезы, что была обещана, Юрка так и не завёл, а павлин есть. Есть павлин!!! Самый настоящий — красавец. Кстати, павлин этот топчет соседских кур, как ниггер белокурых фройляйн в немецких порнофильмах, соседского петуха совсем забил. Хуле – домашний петух в 2 раза легче, а павлин – та же курица в принципе. Впрочем, я отвлёкся… Мы же про уток говорим, верно? Так вот они, эти крохотные жёлтые комочки, привезённые из-под Гатчины с фермы. 20 штук, забавные и миленькие такие…
— Фуагра, бля, Димон, у нас на Новый год будет! Фуагра! Хуле!!!
Юра поковырялся в носу, внимательно рассмотрел выуженную козявку и мастерски выщелкнул её в грядки.
— Пошли, тяпнем по соточке… Видел, на пруду две пары утиных? То-то же… Третий год, почитай, здесь гнездятся. Я вот их потихоньку прикармливаю, хлебушком там, сухариками всякими размоченными, а сам им своих утяток потихоньку подсуну, так они мне моих за лето нахаляву и выкормят. А по весне я и диких и своих соберу. От оно как!… И будет у меня полное «фуагра по-кузнецовски» в трёхлитровых банках на зиму…. Ты по многу-то не наливай и не частИ, в магазин я только к вечеру пойду…
— Димон, сука, просыпайся, нах!!! Ты погляди, нет, ты погляди что делается, ну суки, ах ты ж ебит твою на кочергу и якорь мне в жопу…
Я продрал кое-как глаза. Нехуёвенько так начинается сентябрьское субботнее утро, ага. Шесть утра как-никак, а тут такие вопли на весь посёлок. Торчал на работе допоздна, потом дикая пробка на Таллинском шоссе, потом в ЯП-е сидел до 3-х ночи, и тут нате-проснулись «рота-тревога-подъём!»…
Юрка метался в прибрежных кустах пруда, спотыкаясь о коряги и корни деревьев, поминутно теряя стоптанные дырявые шлёпанцы, зачем-то поминутно то снимая, то опять надевая заношенный драный тельник. Посреди водной глади серая мама-кряква собрала многочисленное потомство. Восемь своих, сереньких, и восемнадцать беленьких, инкубаторских. Двоих не доглядели, то ли кошка их утащила, а может и ворона по-малолетству. Приемная мамаша таки приняла беленьких утяток к себе, а приёмные дети зачастую дороже родных. Да и чего не воспитать, когда воды хватает на всех, а дачники накидают послеобеденных горбушек столько, что добрая половина брошенного уйдёт к карасям на дно?
— Лёнька, Лёнька! Бросай всё к чёртовой матери, хватай свои стволы и патроны и мухой ко мне на дачу!!! Все стволы вези, всё что есть, тут, бля, такое творится! — истошно брызгал слюной в свою старенькую Nokia Юрка.
Я недовольно поморщился… Лёньке Юрьевичу уже было 32 года, и Лёнька всё-таки заслуженный мастер спорта по пулевой стрельбе, вице-чемпион России, чемпион «всего и вся». Сборная России, кандидат на Олимпиаду. Это тебе не в тапки ссать. Тихой субботы не гарантировано. Сейчас опять будет палить изо всех стволов, как на рождение своего первенца. Опять, понаедут менты с участковым, снова разборки, меня — в понятые, потом Юрка с Лёнькой по обыкновению выставят им пол-ящика водки, опять все нажрутся до зелёных бурундуков, потом торжественно сожгут протокол в мангале, и будем ещё полночи или до утра собирать по канавам пьяных ментов по всему Горелово и Торикам. Заебало.
С другой стороны Юрку я тожемог понять. На носу была осень, а наша серокрылая красавица прямо у нас на глазах «ставила на крыло» своих питомцев. Как родных, сереньких, так и Юркиных — беленьких. Оказывается, домашние утки тоже умеют летать. Причём — весьма неплохо. И им надо регулярно подрезать маховое перо на крыльях, чтобы те, повинуясь зову природы, никуда не улетали. Юрка почему-то этого не делал. Не знал, наверное….
Лёнька прилетел на своей Тойоте быстро, одетый по-походному. Но оружия при нём почему-то не было.
— Батя, ты что, хочешь, чтобы я в городе из огнестрельного оружия стрелял? А давай сразу пальбу на Дворцовой у Эрмитажа устроим? Или уж сразу у Смольного, а чё нам, быкам? Ладно, батя, никуда они у тебя не денутся, не боись. Сейчас Макс Стефанов подскочит. У него знаешь какая пневматика? А оптика? Чемпионская оптика!
Время уже близилось к обеду, когда подрулил Макс. Следом за ним из салона выскочил молодой аккуратный спаниель.
— Знакомьтесь, мужики! Это — Тошка, для родных и близких — Тошнотик… Два года в клубе я на него в очереди стоял, красавец, да? На прошлой неделе ездил с ним на озёра в Карелию, так он мне подранков даже с течения доставал! Натаскивал его, как сына родного! Ути-пути, моя лапочка, сейчас тебе папочка игрушку даст!
Тошка, увидев уток, мгновенно дал «подводку» в их сторону.
— Видели как? Оценили? То-то же… Ну, показывайте своих пациентов. Сейчас отстрелим их к чёртовой матери. С тебя, Лёнька, как обычно: пузырь, ужин, баня и ночлег — не поеду же я пьяный обратно?
Это было достаточно логично. В любом случае планировалась и вечерняя баня, и возлияния под шашлычок.
Тем временем взлёт-посадку отрабатывали уже белые утки. Дачники и отдыхающие с детьми из жилмассива Дудергофская линия с удовольствием наблюдали за полётами, подкармливая всю крякающую стаю булкой. Над гладью большого пруда кружила непрерывная «утиная карусель».
Макс достал из чехла винтовку и аккуратно двумя пальцами присоединил оптику.
— Лёнька, падла… Если сдашь меня Семёнычу, что я свой олимпийский Dominator тут у тебя на даче применял — я тебя знать не знаю и видеть не хочу. Сколько их там? Восемнадцать? Значит так, мужики, — на спор. Девятнадцать выстрелов — восемнадцать уток. Запасной выстрел – потому что ветер боковой сильный и на воде рябь. Тошнотик, за мной, сейчас папке уточку принесёшь, а папка тебе лапку утиную отрежет.
— Ой, мамочка, посмотри какой пёсик!
Девчонка-симпатяшка лет 6–7 тянула к Тошке руки, пытаясь погладить собачку.
— Так, девочка, не мешай! Это собака не для игрушек! Это настоящий охотничий пёс! — нравоучительно произнёс Макс. — Это тебе не котятки-хомячки!
Макс картинно надел светофильтрующие очки, напялил бейсболку козырьком назад и нацепил звукоизоляционные наушники. При виде наушников я подавился пивом, которое пил прямо из горлышка бутылки. Макс обернулся, подмигнул мне, привычным движением припал к прицелу и плавно потянул крючок. Одна из белых уток безвольно распласталась на воде, приутопив голову на вытянутой шее. Девочка с криком и слезами куда-то побежала, мама со всех ног поспешила за дочуркой.
— Позишн намбер уан, господа! Тошнотик, ватер, пиль!
Тошка, услыхав свою кличку, завилял хвостом и радостно уставился на хозяина.
— Тошка!!! Пиль, я сказал! Ты что, позабыл всё?
Пёс обиженно опустил глаза и повёл носом. На его морде явно читалось: «Совсем пизданулся головой хозяин на старости лет. Какой нахуй «ВАТЕР»? Какой в жопу «ПИЛЬ»? Почему ты, хозяин, в лакированных туфлях и галстуке? Где сапоги-болотники? Зачем эта легкомысленная бейсболка педерастической расцветки, а не камуфляжная шляпа с лицевой сеткой?... Отчего, в конце-концов, я не слышу грохота 12-го калибра твоей «Франкотты-Голланд-Голланд» и моё нежное обоняние не услаждает запах стрелянного пороха? Знаешь что, хозяин? При всё моём к тебе уважении, но на нас смотрят люди, а посему клоуном быть не желаю, да и тебе, кстати, тоже не советую. Иди нахуй, хозяин!»
Тошнотик горестно вздохнул и, оскорблённый в самых светлых собачьих чувствах, растянулся на траве. Было ясно, что его уже ничем не поднять. Макс всё понял.
— Так, парни, что будем делать? Обстановочка для пса не та. Непривычная. Что с утёй делать-то будем? Ветром к берегу её прибьёт только часа через 3–4, какие предложения?
— Мужики, да у меня же на втором этаже лодка пластиковая валяется, ну та, здоровенная, что я тогда тебе, Лёнька, на день рождения в Сочи подарил! После пятого класса, помнишь? Пять секунд, всё будет в ажуре! — Юрка дробной рысью рванул к калитке, и через десять минут мы рассматривали красный полиэтиленовый пакет. Юра нашёл клапан, зацепил мундштук зубами и начал надувать лодку. Минут через пятнадцать сооружение приобрело форму гантели и было готово принять пассажира. На красных боках было написано «Витязь», а по периметру были нарисованы непонятные цветы.
— О, паровозик из Ромашково, бля! — радостно заржал Лёнька. — Садись, батяня, ты у нас человек морской, как ни крути, тебе и карты, то есть вёсла в руки! А за неимением последних, грести тебе, папа, придётся штыковой лопатой.
Мы с Максом спустили лодчонку на воду, Юра, сидя с лопатой в руках, имел вид решительный и бодрый. Но, по моему мнению, до Гойко Митича Юрка в образе Чигачгука на каноэ явно недотягивал. Капитан шумно выдохнул воздух и сделал несколько широких гребков лопатой.
— Клюмкс! — сказало синее пластиковое днище лодки. Юркины ноги и голова остались в воздухе, а задница провалилась в холодную воду, упёршись в грязное глинистое дно.
— Ай ты ж маму мою так! — ёрзал в мутной тине Юра, пытаясь перевернуться на бок или живот и выбраться из прохудившейся лодки.
— Полундра! Человек за бортом! — дурашливо заорал я. Макс с Лёнькой согнулись пополам, зайдясь в приступе хохота. Юра, потеряв шлёпанец в воде, неуклюже пытался выбраться на скользкий берег.
— Значит так, мужики. Здорово Юра, привет, Димон. Лёнька, Макс — слушайте меня внимательно и не говорите потом, что не слышали.
Это сзади, совершенно незамеченный нами, подошёл сосед Николай. Мужик в возрасте слегка за сорок, неторопливый, слов на ветер не бросающий. От Николая, сколько я его знаю, всегда веяло силой, уверенностью и сознанием собственного достоинства. С Николаем никто никогда не спорил, любая работа горела у него в руках, у местных жителей он был непререкаемым авторитетом хотя бы лишь потому, что дом у него был громадный, выстроенный собственными руками. Николай жил здесь, в посёлке, круглогодично. Работал он где-то в городе, но зимой заодно за небольшие деньги охранял близлежащие дома, в которых хозяева жили только летом. Да, кстати, Николай каждый год зимой вырубал в этом же пруду большую прорубь, в которой ежедневно купался два раза. Местная гопота его боялась и уважала, а как следствие — во всём посёлке зимнего воровства не замечалось по причине постоянного присутствия Николая. А это уже, господа, — показатель.
— Значит так, мужики. Девочку с женщиной молодой видели? — сурово начал Николай.
Юра утробно икнул, и несмотря на большую отрицательную разницу в возрасте послушно кивнул, как нашкодивший первоклассник.
— Вы прекрасно знаете, мужики, что моя первая семья погибла пятнадцать лет назад и все эти годы я прожил бобылём. Эта вот женщина — моя будущая жена. Девочка, стало быть — дочка. Сейчас она на кухне. Плачет. Из-за мёртвой утки. Короче так. На сегодня охота отменяется. Ясно?
Куда уж там… Яснее ясного. Каждый из нас помнил, как Николай шуганул залётное ворьё из местного поселкового правления, а те через пару часов привели с собой пьяную кодлу в семь человек. Николай уделал всех семерых голыми руками в считанные секунды. Участковый с тех пор у нас в посёлке практически не появляется. Знает, порядок — гарантирован.
— Короче так, мужики… Уток упускать тоже нельзя, чай хозяйство, да и деньги плочены. Завтра с утра на «всё про всё» у вас есть три часа. С шести до девяти утра. Пока дочка спит. Или в понедельник — хоть весь день. Всё.
День уже ушёл за послеобеденное время, пора было топить баню, готовить мангал. Развлекуха с утками была отложена до 6 утра. Юра тем временем готовил плот из четырёх автомобильных камер и доски-дюймовки.
…Воскресным утром я проснулся только к десяти утра. Поняв, что охоту я безнадёжно пропустил, глотнув чайку, решил заглянуть к Юре.
— Ну, хвастайся. Быстро управились-то?
— Викторыч. Ты не поверишь. Слетела стая утром. Ни одного выстрела не сделали, даже к воде подойти не успели. Разом сорвались и ушли в сторону Красного села, на Можайские озёра ушли, наверное. Ладно, проехали. Да и Бог с ними, что улетели-то. Вот-то африканцы офигеют, белых уток у себя увидав. Ладно, на следующий год умнее буду.
…Новый 2009 год мы встречали на даче, конечно. Нарядили ель, растущую прямо на участке, Юркина жена и жена Николая всё приготовили на стол, за спиртным снарядили Лёньку с женой, детвора убежала на пруд кататься на коньках. В 22.00 все уселись за стол проводить Старый год. Я сходил в спальню и принёс приготовленные подарки.
— Держи, Юра. С наступающим тебя. Подарок от нас.
Юра вытащил подарок из пакета. Громадная металлическая банка с боковой этикеткой, отпечатанной на лазерном принтере. «Сельдь атлантическая «Фур-Гра по-Кузнецовски». Все гости захохотали. Юрка грохотал громче всех.
На эти майские Юра привёз парочку ульев…
Бля… У меня какое-то нехорошее предчувствие есть на этот счёт…
Было это в середине 80-х годов в одном военно-строительном отряде на Крайнем Севере...
Был я начальником военно-строительного участка, а у меня в подчинении была военно-строительная рота, состоящая из представителей братских народов... И вот (сам не знаю как!) занимает эта рота первое место аж на всем Северном флоте в социалистическом (было такое) соревновании! Из политотдела срочное распоряжение — немедленно сообщить, каким образом рота добилась таких высоких показателей. За отчет сел замполит роты (распиздяй и хохмач, каких еще поискать). В конце отчета фраза: «...но основным фактором достижения таких высоких показателей стало умелое сочетание руководящей роли партийной организации части и внедрение прогрессивного ипатьевского метода строительства!» В политотделе командование в восторге: вы там, мол, везде по-старинке работаете, а у нас молодые замполиты уже вовсю ипатьевский опыт перенимают!
Естественно, об «ипатьевском методе» сообщается выше, а на замполита сыпется поток благодарностей и поощрений. На каждом собрании интересуются: «А как у вас внедряется ипатьевский метод?» Внедряем, товарищ командир! Уже начали внедрять, товарищ командир!
Меня это заело, я к замполиту подхожу и спрашиваю, что это за метод, т.к. я хоть и инженер и даже начальник над всеми вами, а об этом методе и не слышал — неудобно перед людьми как-то...
Этот разгильдяй смотрит мне в глаза и нагло, без тени улыбки изрекает: «Есть такой метод — е@..ь, е@..ь и еще раз е@..ть!!!»
Я так и ошалел.
А рекомендации по внедрению «ипатьевского метода» еще достаточно долго ходили по всяческого рода приказам.
Мурманск. Строительная площадка. Двое суток назад птенцы бакланов слетели с гнезд. Бродят такие «пятнистые бройлеры» по Мурманску стадами, летать ещё не умеют, летать только дня через три начнут, орут как взрослые. Размером — как немаленькая такая курица. Наши собаки городские бродячие и кошки их не трогают — заклевать кошку могут насмерть, люди не трогают — могут обосрать с ног до головы...
Но откуда это знать моим таджикам? Решили они на ужин отловить парочку «поморников». Они же как курицы кругом бродят стадами. Решило трио таджиков ловить сразу несколько штук. Брезентовым покрывалом. А чем же ещё? Подкормили, растянули брезент, накинули. Птенцы заорали благим матом. Отовсюду на «детский» крик налетели десятки и сотни бакланов. Вся троица таджиков оказалась погребена под бакланьими телами. Орали как резаные, но разве можно перекричать стадо бакланов. Кое-как укрылись в сортире временном деревянном. Итог — старенький сортир не выдержал веса сразу трёх таджикских тел, доски пола провалились, стенки сортира тоже моментально завалились набок и взору всей стройки открылась дружная таджикская троица, завязшая в выгребной яме по пояс снизу, исклёванная и обдристанная бакланами сверху...
А годы идут... Наше поколение в детстве играло в войнушку против фашистов, нынешнее освоило сноуборды и Интернет, а поколение наших отцов совершало набеги на яблоневые сады и вытаскивало из Урала тонущего Чапаева. Собственно, об этом поколении речь и пойдёт.
В далёком 1942-м году, в марте месяце, друг моего деда вывез на своём штурмовике ИЛ-2 с аэродрома завода №381 из блокадного Ленинграда в бомбовом отсеке мою 30-летнюю бабушку с сыном, моим отцом. Приземлившись в Кобоне, путь в эвакуацию ими был продолжен, и закончился в городе Шадринск, Курганской области, что на берегу извилистой речки Исеть, где проживала родня деда. А дед к тому времени давно погиб...
За 3 года эвакуации пацанва вся поперезнакомилась, подружилась, и уже не делилась на «питерских», «хохлов» и местных. Любимым занятием (и небезопасным) были ночные налёты на колхозные яблоневые сады, которые, естественно, охранялись. Малышня от 8 до 11 лет по ночам лихо набивала под майки дары природы, более старшие убегали на фронт, но ловили их не далее, как в Кургане, меньших ещё пока не выпускали вечерами из дому.