Лес окутывал сознание, постепенно убаюкивая своими тоненькими пересвистами, травяными шорохами от чьих-то лёгких движений, мягким шелестом листвы... Камешки на тропинке, по которой шёл Ростик, расцвечивались радугой чередования глубоких теней и бликов от лучей полуденного солнца, изредка пронизывающих сложный узор переплетения ветвей, закрывающих небо. Тропинка была руслом почти высохшей после наступления летней жары речушки. Ростику хотелось пить, потому он и свернул в лес в надежде найти источник и подкрепить свои силы. Мальчик спешил, путь его был неблизок, но истома леса начала уже овладевать им, когда, наконец, вдалеке раздалась сладкая, свежая мелодия журчащей воды. Тропинка скоро вывела к месту, откуда доносились эти чарующие звуки, но открывшееся внезапно из-за кустов дикой жимолости небывалое зрелище заставило Ростика замереть на месте. Перед ним был сад, хоть не было в нём ни травы, ни цветов, ни бабочек. Маленькое круглое озеро обрамляло совершенно игрушечный водопад, а на тёмной, непрозрачной глади воды болотной патиной отливали выступающие островки камней. Крошечные деревца крепко обнимали выбеленными солнцем и ветром корнями мшистые каменные глыбы по берегам таинственного озера. Ростик осторожно зачерпнул ладонями немного воды, она была прохладной, чистой и почему-то тяжёлой. «Каменная вода»,— подумал мальчик. Жажда показалась ему нестерпимой, а вода, хоть и необычная, была совсем рядом. Ростик поднёс ладони ко рту и сделал глоток. Словно капельки свежего мёда растаяли у него на языке. Захотелось ещё. Мальчик лёг на живот и стал черпать пригоршнями озёрную влагу. Пить, пить, пить.Вода текла по подбородку, сбегала сладкими дорожками на рубашку, на шорты. И тут он увидел, что камни, находясь на некотором расстоянии друг от друга, ведут тропинкой через всё озеро.А на том берегу... И как он не заметил этого раньше? На другом берегу стоял настоящий «чайный» домик. Азарт заставил его забыть обо всём, даже то, что он должен спешить... «Ха! Иду туда, не знаю — куда, ищу то, не знаю — что!» Ему вдруг стало весело и легко. Он разулся, и, поправив на плечах рюкзак, взяв в одну руку палку, которую он выстругал себе на рассвете, готовясь в дальнюю дорогу, в другую — сандалии, шагнул на первый камень-островок. Он был совсем не скользким, как показалось ему вначале. Упругая шероховатость камня заставила его на мгновение задержаться перед тем, как идти дальше. Неизвестная сила как магнит притягивала подошвы босых ног Ростика, и он уже пожалел, что разулся, как вдруг, повинуясь какому-то незнакомому чувству, он обернулся по сторонам и увидел, что расстояние между берегом и камнем, на котором он стоял, выросло до метра. «Ещё можно вернуться, — мелькнула трусливая мысль, — Вот только оттолкнуться палкой о дно озера, прыгнуть — и бежать из этого странного сада!» Но он не шелохнулся. И ,словно в ответ на это, как будто приняв и одобрив решение мальчика, камень стал всё более удаляться от берега, оставаясь недвижимым для Ростика. Он уже ничему не удивлялся... Только ждал. Водопад же, напротив, становился всё ближе и уже не казался таким крошечным, каким выглядел с берега. «Вот всё и закончится, — подумал Ростик и закрыл глаза, — Эти громадные потоки снесут меня с камня, и я утону». В сердце не было ни тени страха, только покой и лёгкое разочарование. Вдруг шум гигантского водопада стих и снова превратился в мелодичное журчание. Ростик осторожно приоткрыл правый глаз, ожидая нового подвоха. Водопад исчез. А прямо перед ним был «чайный домик»: маленькая и ветхая, на первый взгляд, соломенная хижина. За её бумажными раздвижными дверями виднелся какой-то источник света, и Ростик, спрыгнув с камня, крикнул: «Эй! Кто здесь? Здравствуйте!» Однако, лишь тишина была ему ответом. В недоумении мальчик снова оглянулся на озеро, но камня-перевозчика уже не было рядом.
Ему ничего не оставалось, как, выждав ещё минуту, из робости или из вежливости к неизвестным хозяевам странного места, отодвинуть белую створку двери, такой низенькой и узкой, что Ростику пришлось оставить снаружи и палку, и рюкзак, и даже сандалии, и, согнувшись, войти внутрь домика. Внезапно его окутали прохладные лиловые сумерки. Окна и двери дома были заперты, но Ростик не ощутил ни запаха сырости, ни тления — непременных спутников всех заброшенных зданий и миров. Напротив, как только он задвинул дверь у себя за спиной, лёгкий, непонятно откуда взявшийся ветерок донёс до него горьковатый аромат свежеприготовленного зелёного чая. Всё это уверило Ростика в том, что хозяева всё-таки должны быть где-то рядом. Постепенно его глаза привыкли к полумраку, и он заметил источник света. Голубоватое свечение исходило от квадратного углубления в центре, и беспорядочный танец мушек над ним казался игрой холодного пламени этого странного очага. Несколько маленьких, затянутых бумагой, окошек на разном расстоянии от пола создавали коридоры бежевого света под крышей хижины, и Ростик разглядел узорчатые бамбуковые панели потолка. Ниша в противоположной стене привлекла внимание мальчика, и он сделал несколько шагов по направлению к ней. Мягкое соломенное тепло татами, которыми был покрыт весь пол, приятно щекотало босые ноги Ростика, и ему вдруг стало так легко и хорошо, словно в том, что происходило, не было ничего сверхъестественного, напротив, сейчас ему казалось, что всё это было не только правильно, но и специально устроено для него. Для чего? Этого он пока не знал. Приблизившись к нише, он увидел прикреплённый внутри неё пожелтевший от времени свиток с загадочными письменами на незнакомом языке. «Досадно, что я ничего не могу разобрать», — с сожалением подумал Ростик. И тут чернильные завитушки внезапно изогнулись по-кошачьи, взлетели фейерверком и легли на бумагу знакомыми буквами.
|
Сомненья оставь, идущий: Тропа без надежды — тупик, — |
Движение воздуха за его спиной заставило Ростика обернуться. То, что он увидел, было не просто сверхъестественно. Хоть он уже и привык ничему тут не удивляться, но сейчас буквально замер : на месте светового пятна в углублении пола ярко горел огонь, над ним шипел железный чайник, а перед очагом сидел сгусток лилового тумана с головой и руками. «Сгусток» молча поклонился Ростику, и он, чувствуя себя неловко от внезапно напавшей робости, ответил на поклон. Движением руки Хозяин( а Ростик уже не сомневался, что это именно он хозяин домика) пригласил мальчика садиться к столу. Тут Ростик только заметил накрытый к ужину низенький столик неподалёку от очага. Простую глиняную утварь на небольшом подносе наполняли диковинные яства: тут был и снежно-белый рис, и густой суп в красной лакированной плошке, и темноватые овощи, и нежно-розовые кусочки рыбы. Хозяин снова кивнул, и Ростик поспешил сесть перед подносом. Курительница в углу источала нежнейший аромат, а блюда манили своей изысканной простотой, поэтому мальчик не замедлил приступить к угощению. Хозяин за всё это время не издал не единого звука, и Ростик уже почти перестал обращать внимание на его необычный облик, как вдруг над самым ухом прошелестело:
— Не замочил ли ты ног о росу, уважаемый гость? Ты проголодался, наслаждайся кушаниями спокойно. Ты мой единственный гость сегодня.
«А разве на этой планете есть кто-то ещё?» — захотелось сказать мальчику, но он сдержался. А Хозяин продолжал:
— Моё угощение просто, но такова природа. Небо, земля и вода сливаются в одно целое, и воцаряется гармония. Мой мир — это обитель мёртвых, а они справедливы. У тебя душа ребёнка, и она чиста от скверны. Ты храбр и обладаешь силой, но ты мог бы оказаться в замкнутом круге этого существования из-за недостаточности знания. Одиночество позволило тебе познать красоту сокровенного и прелесть обыденного. Ты близок к цели своего пути.
|
Сомненья оставь, идущий: Тропа без надежды — тупик, |
Ростик, закончивший к этому времени есть, поднялся. Он был словно в тумане от загадочных слов Хозяина, но даже не подумав возразить ему, вышел из хижины. Вокруг царил абсолютный покой. Мягкие сумерки окутывали далёкие верхушки елей, лесные шумы не доносились сюда, только вода озера едва слышно поглаживала прибрежные камни. Ростик присел на один из них и задумался.
Где он находился? Подобных мест он никогда не встречал раньше на этой планете, он привык думать, что находится здесь совершенно один, хотя ещё вчера не придавал этому особого значения, ведь некоторые звери тоже иногда живут в одиночестве, одиноко было и солнце на небе... Сколько времени провёл он здесь? Этого он тоже не знал. Дни сменялись ночами, весна — летом, дождь — зноем, а он сам ничуть не менялся. Одежда не изнашивалась, вокруг было полно фруктов и ягод, в реках — рыбы. Охапки пахучей травы заменяли ему постель, а пение птиц — речь людей. Наверное, ему было хорошо... Просто он никогда раньше не задумывался о том, что, возможно, что-то в его жизни неправильно. А сегодня ночью, когда он снова пытался сосчитать звёзды, ему вдруг пришла в голову мысль, что он должен идти, что нужно что-то изменить, что-то найти. И утром, потратив час восхода на недолгие сборы, Ростик ушёл из полюбившихся мест... И вот он здесь. Как будто в другое измерение попал. Какие странные слова говорил Хозяин. Вернуться в свой мир?..
Вдруг Ростик услышал странные гулкие звуки, словно удары деревянной колотушкой по металлу. После седьмого удара всё снова стихло, а двери домика бесшумно раздвинулись, словно приглашая мальчика внутрь. Он вернулся.
На столике не было и следа от недавнего угощения, но перед Хозяином появилась грубая керамическая чашка ручной работы. Так же, молчаливым поклоном, он пригласил Ростика садиться и полностью погрузился в процедуру приготовления чая. Тут внимание мальчика привлекла ещё одна перемена в комнате: на месте недавнего свитка в нише стояла узкая ваза с голубой розой. Какое-то воспоминание шевельнулось в сердце мальчика. А Хозяин тем временем положил в большую чашку три ложки зелёного порошка из лакированной коробочки, залил его горячей водой и стал взбивать венчиком. Когда всю комнату наполнил душистый аромат, Хозяин поставил чашку на маленькую льняную салфетку и с поклоном протянул её Ростику. Мальчик кивнул и отхлебнул немного зелёной жидкости. Вкус чая оказался таким терпким, что Ростик чуть не поперхнулся от неожиданности, слёзы выступили у него на глазах, и он вернул чашку Хозяину. В комнате стало почти темно. Внезапно веки мальчика налились свинцовой тяжестью, перед глазами поплыли лиловые круги, голова склонилась на татами. Сквозь ресницы он успел увидеть улыбку Хозяина. Ростик провалился в серую пустоту.
На садовой скамейке плакала голубая роза.
От неожиданности глаза Ильки стали похожи на две чашки чая. Мячик, за которым она примчалась в этот дальний конец парка, покачивался на румяном боку под скамейкой и недовольно попискивал, требуя продолжения игры, но Ильке уже было не до него. Роза... Голубая роза звала к себе, умоляя о помощи. «Как она здесь оказалась? Может, её забыли? — недоумевала Илька. — Нет... Она потерялась!» Девочка оглянулась, но лишь тополя вздохнули где-то в вышине. Затаив дыхание, Илька приблизилась к скамейке. Роза была совершенной в своей красоте. И неправильной. Илька была знакома со многими розами на своей планете, среди них были и белые, они казались ароматными пирожными со взбитыми сливками, и жёлтые, маленькие пушистые шарики, и розовые, как утренняя заря, и гордячки — бархатные тёмно-красные, и,наконец, её любимицы — кремовые неженки; одна из них, похожая на маленькую луну, светилась всего в нескольких метрах от этого места. Но голубых роз Илька никогда не встречала раньше. Невероятный, невозможный для розы цвет. Девочка осмелилась заглянуть в цветок. На лепестках дрожали капельки. Илька знала, что это не роса, но не удержалась и осторожно, как будто роза была из тонкого хрусталя, взяла удивительный цветок двумя пальцами и слизнула кончиком языка одну из бриллиантовых капелек. Она почувствовала её соль на губах. Илька не знала, какие на вкус слёзы, но почему-то сразу поняла, что не ошиблась. Холодная как рассветное небо красавица плакала. Девочка вынула из кармашка платок и бережно обернула розу. «Не плачь, я с тобой, — шептала она, — Пошли домой?» Заручившись молчаливым согласием розы, Илька направилась к выходу из парка, сначала — медленно,боясь потревожить новую знакомую, потом ей вдруг показалось, что нужно спешить, что если она не успеет, то что-то случится. Нет, не так. Просто всё останется как есть в её мире, не произойдёт какое-то чудо. Шаги Ильки ускорились. Хотя... зачем ей это незнакомое чудо? Неужели ей чего-то не хватает на её волшебной планете?.. Здесь были и парки с тенистыми аллеями, и розовые сады, где соловьи часто пели ей песенки, и крошечные водопады, с весёлым шумом сбегающие в звонкие ручейки, и вечный месяц май. У Ильки даже был свой Дом, маленький белый домик с увитыми плющём стенами.
Она взбежала на крыльцо, распахнула дверь. Скорее! Роза не могла так долго ждать! Илька набрала в стакан воды и, развернув платок, всё ещё прерывисто дыша от сумасшедшего бега через поля, где даже ветер, не в силах угнаться за ней, лишь высылал ей вслед лёгкий шлейф из маленьких белых парашютистов, опустила цветок в живительную влагу. Поставив свою драгоценность на стол, девочка, наконец, присела и перевела дыхание. Только тут она заметила, что было уже совсем темно за окнами, а на столе дымился ароматный ужин, который появлялся здесь аккуратно каждый вечер вот уже в течение многих дней или лет — Илька не вела счёт времени. Это было неизменным в её застывшем мире и вошло в привычку, как и находить каждое утро на спинке стула новую красивую одежду, а в парке — игрушки. Илька никогда не задавалась вопросом, кто же целую вечность заботился о ней. Просто так было правильно.
Вдруг волны чудесного света залили всю комнату: голубая роза, выпрямившись, расправила свои лепестки и теперь, похожая на звезду, сияла, переливаясь всеми бриллиантовыми капельками. Этот свет притягивал подобно магниту. Илька на цыпочках подошла к столу и, обняв обеими ладонями распустившийся бутон, вдохнула аромат таинственной розы. Непонятный восторг смешанный с испугом наполнил вдруг её сердце.Незнакомые чувства вытеснили привычный покой.Илька отпустила розу и обхватила руками голову, взъерошив короткие кудряшки. «Что со мной? Где я? Кто я?» — скомканным ворохом проносились мысли. Не в силах оторвать от цветка глаз, Илька как будто начала куда-то падать, очертания комнаты растворились в голубом тумане...
Какая-то часть её сознания, словно запертая до этого момента в глубоком подземелье, вышла, притянутая этим светом, раскрылась книжкой с картинками, и калейдоскоп воспоминаний завертелся, разбрасывая искры-стекляшки, показывая всё новые кадры чужой, незнакомой, но Илькиной жизни..Той, что когда-то была настоящей...
Дзынь.
|
Только будут плакать чётки У монаха в чёрной рясе, Только будет бить чечётку Наше сердце в дикой пляске... |
Илька замирает: впервые она решилась прочитать свои стихи лучшей подружке.
— Глупости какие! — насмешливо морщит нос Женька.
— Почему?
— Как это сердце, по-твоему, может быть «нашим»? Оно либо моё, либо твоё, либо ещё чьё-то, но не общее же!
— Но понимаешь, когда два сердца сливаются в одно, когда любовь...
— Глупости! — упрямо повторяет Женька.— Не спорь, я старше! Пошли лучше в «резиночки» попрыгаем.
Дзынь.
Женщина с суровым лицом в паспортном отделе долго изучает илькины веснушки, как бы всё ещё не веря, что этой девчушке уже нужен паспорт.
— Ваше полное имя — Илона?
— Да, — тихо отвечает Илька: не будет же она тут говорить, что родители, не найдя в календаре подходящего имени в день её рождения, назвали её странным мужским именем — Илия. Девчонки во дворе всегда смеялись над ней из-за этого, дразнили «Илюха — оплеуха», а ей так хотелось быть наравне со всеми, иметь друзей. Приходилось прятать свою гордость, улыбаться на грубые шуточки, на которые неистощима детская выдумка, соглашаться на любые, самые незначительные роли в играх. И однажды вечером, стащив из маминого комода своё свидетельство о рождении, она сожгла эту ненавистную книжицу в песочнице. Теперь можно было получить новое имя, а значит — новую жизнь. Можно было поверить в себя, надеяться, что «то самое», наконец, придёт.
Дзынь.
Они бегут по просёлочной дороге на перегонки, заливаясь от смеха:
— Как дети, прямо!
— А мы и есть дети, только чуть крупнее, — хохочет Ростик.
Илька первая вылетает сквозь кустарник на васильковое поле:
— Вот убегу от тебя — и не догонишь!
— Я тебя найду даже в другой Вселенной, — его голос так тих и серьёзен, что Илька, остановившись, слушает целую минуту эхо его слов в своём сердце и, наконец, выдыхает:
— А разве я тебе нужна?
— А ты этого ещё не поняла?..
Дзынь.
— А ты бы хотела вернуться в детство? — Ростик, отложив фантастический роман, смотрит на Ильку.
— Нет, мне там было не очень весело...
— Почему?
— Тебе я могу сказать...Всё из-за имени: родители назвали меня Илия.
— Или-я... Или ты... Только ты, — шепчет Ростик, — какое замечательное имя... А если это детство будет счастливым?
— Тогда — да, — улыбается Илька.
Дзынь.
— А давай сегодня разговаривать стихами?
— Давай! Но чей предлог — того и проба! — смеётся Илька.
Ростик на минуту задумывается и:
|
— Заглянул в глаза — и звёзды Как песчинки на ладони... |
Илька смотрит прямо перед собой. Вот он, тот самый миг для мучительного вопроса:
| — Все мы в жизни несерьёзны, Если нас любовь не тронет... |
Что движет им? Но:
|
— Мне бы задержать мгновенье, На двоих лишь сердце наше... |
«Да, это то самое, я не ошиблась», — надежда и боль вдруг овладевают ею:
|
— Я боюсь исчезновенья, Разобьётся счастья чаша... — Ты как тень мелькнёшь внезапно, Станешь голубою розой... — И вернётся мир обратно... — Невозможное — возможно!.. — Станут звёздами осколки — Наш приют в любой Вселенной... — Я найду тебя, ты веришь? — Да, конечно, да... наверно... |
— «Непременно!» — так закончить лучше, — поправляет её Ростик.
— Нет, «непременно» звучит как обещание, а финал печальный, хоть и светлый...
— Не грусти, Илька! Я обещаю, что всё будет замечательно...
— Замечтательно? — улыбается она, стараясь скрыть от Ростика набежавшие слёзы.
— Да!.. И не спрашивай: что конкретно... Всё!
Дзынь.
— Не уходи, я хочу, чтобы мы были сегодня вместе, — почти умоляет Илька.
— А мы и так всегда вместе..Мы наедине, даже если вокруг целый стадион людей, а между нами несколько тысяч километров...
— Ты мне поможешь это выдержать?
— Что именно тебя тревожит?
— Реальность.
— Она не так страшна, — улыбается Ростик.
— Можно, я буду постоянно думать о тебе?
— Да... Если тебе не так грустно будет...
— Это прибавит мне сил..Только не покидай...
— Я этого не сделаю НИКОГДА... И потом, как же Ты без меня, кто тебе скажет, что «всё будет хорошо»?
Дзынь.
— И ничего никогда не произойдёт из того, что бы тебе не хотелось... Ты можешь контролировать всё в своём мире, на то он и ТВОЙ МИР, — Ростик захлопывает книжку, и они минуту молчат, лёжа в васильках и глядя прямо в небо.
— А мы никогда не умрём? — спрашивает у неба Илька.
— Нет, — говорит Ростик, — мы просто перенесёмся в другой мир.
— А там хорошо?
— Лучше и быть не может! Там у каждого своя планета, вечное детство, счастье и покой!
— Мне не нужно счастье без тебя.
— Но я же тебя найду..
— Это же мир смерти и одиночества... А из него возвращаются?
— Не знаю... Но я верю, что у нас это получится.
— А я верю в тебя...
Дзынь.
— Всё будет хорошо, — спокойно произносит Ростик, закрепляя на спине новую модель крыльев.
— Ведь иначе и быть не может, — шепчет она и ещё долго стоит потом на самом краешке обрыва...
Дзынь.
Кружатся на ветру страницы Илькиного дневника.
«После того, как ты ушёл... Нет, ты же не мог умереть!.. Я знаю... Наша душа бессмертна... Сколько времени прошло, я не считаю вечности... Я живу как в тяжёлом сне и не ведаю, когда проснусь... А может, я и не хочу просыпаться?.. Я помню каждое твоё слово, я чувствую твоё дыхание на подушке... И я не могу уснуть... Я подхожу к окну и смотрю на звёзды... Где же ты? Где ты...»
«Буду писать тебе письма... Так много хочется сказать... Слышишь музыку моей души?.. Ты мне подарил такую радость..Да, мне больно и плохо... Очень тяжело... Очень горько... Но ты, живущий в моём сердце, делает его таким сильным... Имея в себе такое, мне уже ничего не страшно.
Сейчас я включу радио, твой подарок, твоё радио... Буду слушать музыку и думать, что и ты её слушаешь вместе со мной...»
«Всё небо у меня опять облаками покрылось... Может, одно из них — это твой сон обо мне?.. Тщу себя розовыми надеждами.. Помнишь, ты говорил мне:"Если есть жизнь, то всё остальное можно сделать..." Ты прав... Жизнь — это главное богатство... Но она бывает столь мучительна для души... Как тюрьма... Хочется вырваться из неё... Иногда так мечтается... Прости, тебе бы такие мечты не понравились, отшлёпал бы меня по губёшкам за слова такие дурные...»
|
«В день, когда тебя дождусь я, Станешь ты моей молитвой, Золотым напоминаньем О моих теперь страданьях... Я как тихое виденье Буду рядом неразлучно, Стану песней о весенних Облаках за горизонтом... В ночь,когда тебя дождусь я, Стану я твоей молитвой, Вихрем страсти ненасытной, Вздохом на твоих ладонях... Ты как сон иль привиденье Унесёшь меня на крыльях В ту страну, о чьих пределах И мечтать сейчас мне больно...» |
«Целый зал... Масса народа... Толпа, объединяет которую лишь одно общее чувство — ожидание... Поезда?.. Самолёта?.. А может, своей судьбы?.. Для каждого ожидание своё... Единичное,неповторимое мучение... Или радостное предчувствие?.. Нет одинаковых ожиданий...
Моё ожидание тебя... Сколько оно длится?.. Месяц?.. День?.. Жизнь?.. В этом зале нет комнаты отдыха... Остаётся лишь забраться с ногами в тесное креслице и скользить взглядом по другим ожидающим, пассажирам "вагона из ниоткуда"... Ничего нельзя спрятать, но всё — лишь маски, нарисованные ожиданием... Некоторые так к нему привыкли, что зал кажется им домом, а ожидание — жизнью... Эти пассажиры, как постоянные клиенты, ведут себя спокойно и уверенно... Они уже знают, что ждут лишь по привычке... Новенькие в этом зале ведут себя совсем иначе: суетятся, устраивая свои чемоданы и детей, поминутно смотрят на часы и боятся опоздать... А "старожилы" смотрят на них невидяще-снисходительно:потусуйтесь,мол, выплесните энергию... Немного времени нужно на то,чтобы уши оглохли, чтобы плотно сжались уголки рта, чтобы лишь в глазах плавали ещё порой немые всполохи,отголоски сознания, шепчущего: жди... А часы на стене почти остановились... Ведь секунды разворачивают крылья только за пределами зала ожидания, где время замыкается в этом сжатом пространстве с рядами кресел, и поэтому сидящие в них почти физически ощущают ленивую вибрацию минутной стрелки... Тик... Так... Это там, на воле, все спешат уберечь время... Здесь, в этой камере, всё наоборот... Тысячи взглядов умоляют стрелки двигаться скорее... О,если бы они обладали хоть самой малой толикой магической силы!.. Каждый новый час — как надежда, что вот-вот оно закончится, это ожидание... И всё будет хорошо..И появится табличка с пунктом следования... В это верят все, даже старейшие пассажиры "вагона из ниоткуда"... Даже я...»
«Я решила... Крылья я сделаю из страниц этого дневника... Надо спешить, пока меня ещё выпускают на прогулку... Сегодня я полечу к тебе...»
Калейдоскоп замер. Илька открыла глаза. Сон? Она оглянулась — за окном начинало светать, но на столе по-прежнему горела голубая роза. «Значит, невозможное — возможно!» Бережно вынув розу, девочка завернула её в намоченный платок.
Дверь в домике так и осталась распахнутой : ни разу не обернувшись, Илька бежала навстречу восходящему солнцу, прижимая к груди свою розу.
Ростислав Александрович проснулся в своей двухкомнатной квартире на седьмом этаже панельного дома от несмолкаемой телефонной трели. «Кто бы это мог...», — но мысль оборвалась. Схватив трубку, он услышал выдох: «Или ты... Только ты...»
А за окном, далеко на востоке, расцветало голубыми розами небо...
Капля коньяка на дне рюмки за ночь превратилась в кровяной шарик льда. От тепла ладони хрусталь и лёд расцепили свои объятья, и теперь коньяк болтался по дну леденцовым карбункулом. «Зима в разгаре, а отопления так и нет», — ежедневная, и потому — слишком привычная мысль коснулась краешка сознания и умерла. «Одеться. Приготовить завтрак... И не надоело тебе отдавать команды самому себе?» Тело двигалось заученными движениями, а душа... продолжала свой путь по лабиринтам сна.
Сгоревшее, покрытое копотью, солнце неслось прямо над головой по пронзительно белому небу, делая уже четвёртый оборот за последние два часа. Не покидало чувство, что кто-то решил воспользоваться никому уже не нужным бывшим светилом для игры в футбол. Неумолчный свист стоял в ушах, было больно дышать, но пальцы автоматически нащупали в пачке новую сигарету. Так же, не глядя, он вставил её в кровоточащее отверстие, которое когда-то, вчера или сто лет тому назад, было ртом. Зажигалкой щёлкал, пока не онемел палец, но пламя так и не блеснуло в сероватой пелене сумерек. Пожёвывая сигарету, он направился к догоравшей деревне. Вопли, не дававшие заснуть уже вторые сутки, наконец, прекратились.Свист и шипение, как у испорченного приёмника, поселились у него в голове. Он подкурил сигарету от всё ещё тлевшего обломка детской кроватки, присел на корточки. Казалось, что безумие конца света, которым так долго пугали, но в которое никто на самом деле не верил, достигло,наконец, своего апогея и приостановилось. Все боялись смерти. И не верили, что она придёт. Не были приняты даже элементарные меры предосторожности. А он вот выжил. Один. Он вдруг позавидовал всем, кому посчастливилось исчезнуть в разверзшейся земле, тем, кто умер ещё в самом начале конца, до Пожара, тем, кто не слышал вопли младенцев с выжженными глазами, на кого не падали с неба обгоревшие куски мяса, под чьими ногами не хрустели человеческие кости... Он разглядел втоптанный в грязь кусок верёвки и выцарапал его из-под ног непослушными пальцами. «Металлические каркасы зданий почти не пострадали, можно отыскать подходящее местечко...» Тяжело поднявшись, он отправился на поиски какого-нибудь крепкого крюка на перекладинах в соседнем здании. Руки вязали петлю. «Эх, всё у меня не вовремя. Даже смерть». Найдя балку, он перекинул через неё петлю. «Покаяться напоследок?.. В чём? А главное — кому?» Он подкатил под петлю мусорный бак и, балансируя, забрался на него. «Одиночество страшнее смерти». Взяв в руки петлю, приготовился просунуть в неё голову. «Стоп. А почему ты так уверен, что остался один?..»
Сон растаял вместе с горошиной коньяка на языке.Сознание перекатывалось хлебным мякишем. За окнами начинался ватный день. «Чем бы себя занять? Изо дня в день, из ночи в ночь всё повторяется. Как отвлечься от этой кошмарной скуки?» Вообще-то у него была масса дел. Важных и неотложных. Они висели тяжёлыми виноградными гроздьями, утомляя своей неизбежностью, вселяя ещё большую скуку и нежелание двигаться. Оттолкнувшись от пола ногой, он повернулся на кресле к письменному столу. Как обычно — горы книг, бумаг, журналов. «Ненавижу...» Локтем он сдвинул всё это на край стола, равнодушно проследил, как один из листков бумаги с полуфразой начатого вчера письма мягко спланировал на ковёр. Не поднял. Пальцы автоматически нажали кнопки, включая компьютер. Минуту он сидел, бессмысленно уставившись на картинку в мониторе. «Проверить почту». В ящике оказались две подборки анекдотов и одно письмо. «От неё». Он было ринулся открывать письмо и вдруг замер в нерешительности. «Надо же. Всё ещё пишет. И зачем ей это нужно...» Однако уже через минуту письмо заполнило экран, и на его лице появилась бледная улыбка.
«...Здравствуй, моё солнышко лучистое!.. Давно тебя не видела, скучаю безумно. Всё разговоры наши вспоминаю. Слова твои нежные распускаются у меня в душе ландышами, посреди зимы надоевшей весну мне дарят долгожданную. Закрываю глаза — и вижу тебя, как наяву. Не могу я тебя забыть. Не умею. Каждая мысль о тебе — как давно потерянное, забытое счастье, которое ты можешь вернуть. Стоит тебе только захотеть... Как замечательно, что ты есть. Пусть — далеко, пусть я давно не слышу и не вижу тебя, но это же всё равно — Ты. Я чувствую, я знаю, как тебе тяжело сейчас. Я всё понимаю. Я с тобой. Как мне помочь? Хочешь, я подарю тебе свою жизнь?.. Мне не жалко. Для тебя я способна на всё. Только..не бойся меня. Мне так кажется... Ведь ты постоянно исчезаешь, стоит мне только заговорить о своих чувствах к тебе. Это так больно... Но я не устаю надеяться и ждать. Хоть одно слово, одна строка. Это всё, что мне нужно от тебя. Отзовись, напиши... Не убегай...
Твоя И.
И вера, и надежда, и л...»
Он перечёл письмо в десятый раз и нажал на «сохранить». Открыл чистую страничку и задумался. «Написать...» Взгляд замер на клавишах, не находя там подходящих букв. «Как она ошибается! Она же совсем меня не знает... Зачем лезет в эту яму, в которую превратилась моя душа? Я один. Давно один. Нужен ли мне кто-то ещё?.. Да и не в этом дело: человеку всегда нужен другой человек. Но сможет ли она вынести меня..настоящего меня?.. Я уже никому не верю, даже себе. Всё кажется абсолютно бессмысленным в этом потерянном мире, где мечте и сказке, которую она мне обещает, просто не осталось места. Я забыл, как меня зовут, потому что — некому звать, я отключил телефон, потому что слова — это ложь, я не выхожу к людям, потому что они превратились в голодные волчьи стаи. Мне спокойно одному. Хорошо ли?.. Сам не знаю..Не могу отвечать на её письма. Они создают такую волшебную иллюзию, что я ещё кому-то нужен. Откройся я ей — и... Боюсь, что разрушится этот карточный домик мечты. Ведь так уже было не раз...»
Глазастая скрепка на мониторе устала ждать каких-либо действий и, свернувшись калачиком, захрапела. Ему невыносимо захотелось спать. Добредя, спотыкаясь, до кровати, он ничком упал на неё лицом вниз и провалился в сон...
По малиновому небу рассыпались снежные фейерверки, превращаясь в бриллиантовый дождь. Искристые капельки сгорали голубоватыми вспышками, их туманные следы свивались крохотными изумрудными улитками, вырастая в громадные фиолетовые спирали, метельными конусами пронизывая яичную желтизну пространства, смерчем пробегая по лесенке розоватых облаков и утихая бисерными фонтанчиками, чтобы вновь возродиться мутновато-радужными туннельными кольцами. Небо дарило водопады красок, не прекращая эту великолепную феерию ни на минуту.
На площадях и пустырях вытянутыми шахматными клетками стояли раскладушки и кровати, вдоль улочек выстроилась вереница из матрацев. На них лежали серые, полупрозрачные тела. Абсолютное молчание царило в воздухе. Никто не шевелился, только широко раскрытые глаза этих людей, слезящиеся, отражающие всполохи цвета и света, говорили о том, что они ещё живы.
Он подошёл к одному из лежащих, тронул за руку — холодное тело осталось недвижимым, окликнул соседнего с ним — никакого ответа. Протиснувшись по узким проходам между лежанками, он выбежал на середину площади, запрокинул голову и завыл. Животный вопль, полный боли и тоски, пронёсся вокруг, эхом отразился от серых стен и погас. И снова — тишина. Ни одной тени не мелькнуло, ни один вздох не всколыхнул сухой мёртвый воздух. Смола слезы обожгла его щёку. Не разбирая дороги, толкая и переворачивая кровати и неподвижные тела, он бежал из этого города, из этого страшного мира, где небо покорило землю, где не осталось ничего человеческого. Одинокий жёлтый сигнал покосившегося светофора мигнул ему разок у разбитого шлагбаума, передразнивая небо, и всё растворилось...
Он открыл глаза. Холодные зимние сумерки заполнили спальню. В зеркале мелькнули огни проносившейся электрички, гул на минуту заполнил воздух, отрезая его от пространства сновидения, возвращая в реальный мир комнаты, на котором замкнулась его жизнь, и снова воцарилась тишина. Несколько мгновений он лежал, уставившись в потолок, вспоминая себя. Потом на ощупь вытянул из пачки сигарету. «Снова ночь». Он повернулся к окну. «Тишина и звёзды. И больше ничего не нужно». Он наклонился к подоконнику и внимательно посмотрел на стоявший там маленький кактус. «Нет. Бессмысленно надеяться, что он зацветёт». По несколько раз в день он разглядывал этот пушистый шарик, испытывая к нему нежность, в которой не решался признаться сам себе. Однажды он даже не удержался — и прикоснулся к малышу ладонью, но руку пришлось моментально одёрнуть. Теперь он вёл себя осмотрительнее, наблюдая за кактусом на расстоянии. Он застыл у окна. Воспоминания, как всегда, явились непрошеными гостями.
...«Уходите! Уходите скорее! Сейчас всё взорвётся!» — орал Лёха на замерших от шока первого взрыва ребят. Он очнулся и стал помогать Лёхе вытаскивать остальных через завалы наружу. Когда уже все, как казалось, были на улице, и можно было перевести дух, из здания послышался детский плач. «Проведи всех в укрытие, я сейчас», — крикнул ему Лёха и моментально скрылся в дверном проёме. В ту же секунду прогремел взрыв. Дом оседал в плотном фейерверке камней как на замедленной киноплёнке. Крик застрял у него в горле, уши оглохли. Когда звуки и ощущения вернулись, он ринулся к куче щебня, в которую превратился дом. Обдирая руки в кровь, остервенело принялся разгребать завалы. Он не слышал подъезжавших машин, не видел людей, разбирающих камни и мусор. Не останавливаясь, он продолжал искать, и наконец, что-то шевельнулось под обломком двери. Почти обезумев от радостной надежды, он рывком откинул металлическую дверь. Закрыв собой маленькую девочку, весь в пыли и крови, неподвижно лежал Лёха. Ребёнок завозился, заплакал, и чьи-то заботливые руки вытащили и унесли девочку. Он, ещё не веря, щупал ему пульс, шептал: «Лёха, всё будет хорошо», звал врачей... Потом, когда всё закончилось, по дороге к Лёхиному дому он думал: «Почему?.. Почему туда кинулся он, а не я? Почему погиб классный парень, шутник и весельчак Лёха, который так любил жизнь, у которого было столько планов, а не я, пришедший на эту войну с тайной мыслью о собственной гибели? И я должен был умереть, потому что я видел в этом единственное искупление за все убийства, совершённые мной... Врут, когда говорят, что на войне ты не преступаешь закон, убивая других людей, а «выполняешь долг перед Отечеством»... Тут другой закон. Он беспощаден. И жизнь мне оставлена в наказание за то, что я совершил с жизнями других». Пожилая женщина в чёрном платке провела его в комнату Лёхи. Он остановился на пороге: вдоль окон и стен на многочисленных полочках стояли горшочки с кактусами, поникшими, словно не перенесшими утраты хозяина. Он кинулся проверять и нашёл один-единственный живой росточек среди пятисот кактусов. Какая-то мистическая радость овладела им. В тайне даже от самого себя он загадал, что если это растение выживет и расцветёт, то жизнь — сильнее, то можно продолжать дышать, улыбаться, даже — любить... Забрав росток к себе домой, он принялся за ним ухаживать. С тех пор прошло уже около года, кактус жил, но долгожданных цветов всё не было...
Глазам стало больно, что-то кольнуло изнутри, и он отвернулся от звёзд. Дёрнув за шнур ночника, он на секунду зажмурился от ежедневной неожиданности всплеска молочного света. Подошёл было к компьютеру, но усилием воли заставил себя пройти на кухню. Он не помнил, когда ел последний раз. В дверце холодильника запестрело многоцветье бутылок. Коньяк, вино, водка. «Нет, не сейчас». Он приготовил омлет и тосты, прожевал несколько кусков, не ощущая вкуса. «Надо с этим что-то делать». Отставил тарелку, посмотрел на кучу засохшей посуды в раковине и вернулся в спальню. Компьютер довольно заурчал, замигал огоньками, уверенный в своём владычестве над хозяином. Открыв ящик, он немного удивился, увидев там новое письмо от неё. «Интересно, сколько времени я спал?» Строчки понеслись по экрану...
«...Здравствуй, милый... Прошло всего несколько часов, но для меня каждая секунда без тебя равна вечности... Снова пишу... И снова надеюсь... Если бы ты только знал, как мне плохо без тебя... Тоска выцеживает из меня по капельке жизненные силы... Плачет душа, измученная одиночеством...
|
Своим волкам на растерзанье брошена, Стучится кровь в виски души изношенно Полночными стозвучными копытами... Не верю, что тобой забыта я... |
Мне часто кажется, будто я бреду одна по пустыне... Босая, иду по колючкам... А как хочется цветов, солнца и счастья... Это всё для меня — ты... Моя жизнь... А ты..словно боишься слова «любовь»... Это неправда, что тебе хорошо и так... Одному... Я же чувствую, что нужна тебе. Если это действительно так, то «и невозможное — возможно»!.. И чудеса бывают... Для тех, кто верит в них... а значит, и в жизнь — тоже...
Умоляю — не убегай от меня, не прячься... Мы сможем всё одолеть вместе... Вдвоём — ничего не страшно...
Я жду тебя... Ни на минуту не забываю... Таких как ты больше нет... Я это знаю, я в тебя верю...
Я с тобой... всегда... Зову тебя... Ты меня слышишь??..
Твоя И.
И в.., и н.., и л...»
Он отвернулся от монитора и задумался. «Как признаться самому себе, что я впервые в жизни боюсь?.. Боюсь поверить, что жизнь может быть счастливой. А что, если всё это — лишь наваждение, рождённое скукой и одиночеством?.. Сон... Фантом...» Веки его налились свинцом, голова склонилась на клавиатуру...
Он задыхался. Преследование продолжалось вот уже несколько часов. Стая голодных волков шла за ним по пятам, не ускоряя неумолимо-равномерного бега, оставляя ему метров двадцать форы, но не отступая, не сворачивая, с холодной уверенностью предрешённости финала этой смертельной игры. Ему не требовалось оборачиваться, чтобы оценить близость стаи: мозг словно изнутри буравили десятки неподвижных жёлтых глаз, уши трещали от клацания, спина чувствовала обжигающе-близкое дыхание хищников. Внезапно степь сменилась хлёстким кустарником, впереди был лес и — конец. Торжествующий рык пронёсся по серому воздуху. «Не останавливаться. Не сдаваться. Только не это. Ещё не всё потеряно», — мысли, короткие как выдохи, пронзали его скачущее у самого горла сердце. Он ворвался в лес, сухие тесные ветви раздирали в клочья лицо и руки, срывали лохмотья одежды, но он даже не думал повернуть назад. «Нет, лес для них не преграда.Вперёд... Только вперёд» Волки вошли в лес не сразу, перестроившись по одному, вытянулись цепочкой. Теперь они шли по горячему следу его крови и ничто не могло их остановить. На нижних острых сучьях оставались клочки шерсти и кожи, наиболее слабые беззвучно падали, но стая продолжала погоню. Его глаза уже почти ничего не различали от слипшихся сгустков крови на ресницах, тело уже не чувствовало боли, шелест приближающейся стаи закрался в душу липким страхом отчаяния. «Всё? Так они победили? Нет, врёшь. После всего, что я пережил, так умирать — позор.» Внезапно на одном из деревьев мелькнуло дупло. Цепляясь за ломкие ветви как за последнюю надежду, он подтянулся к нему на непослушных руках. Пасть вожака клацнула под ногой в бессильной злобе, а он был уже наверху. Мгновение — и перекинул тело в тёмную дыру. Сознание оглушило: ноги не нащупали опоры, он падал в бездонном, абсолютно чёрном туннеле. Словно колючая проволока обмотала его тело. Руки и ноги онемели, стали ватными. Вдруг словно чья-то мягкая и тёплая ладонь коснулась его лба, убрала с тела путы. Пришло ощущение лёгкости и осознание того, что он уже не падает, а парит. Это было так непохоже своей приятностью на то, что ему пришлось испытать за последнее время, что он просто закрыл глаза и отдался наслаждению этого покоя и невесомости. Он не заметил вечности. Парение закончилось мягким приземлением, и он открыл глаза. Погони не было. Сияло бирюзовое небо, а перед ним было бескрайнее море цветущих кактусов...
Впервые за долгие месяцы он проснулся с улыбкой. «Какой замечательный сон... Вот если бы и правда...» Привычным движением он обернулся к окну. Далеко на востоке занимался рассвет. Взглянул на кактус — и не поверил своим глазам: среди светло-зелёных колючек-усиков появилось нежно-розовое чудо. Целую минуту, упиваясь восторгом, он разглядывал крохотный бутончик, а потом, натыкаясь на кровать и стулья, спотыкаясь о стопки книг, он нёсся к компьютеру, чтобы, открыв новую страницу, написать:
«Я не буду больше убегать...»
Хлоп! Прямоугольник фанерной дощечки бумерангом улетает в небо, фонтанчик из палочек раскрывается на мгновение японским веером и опадает на песок невидимыми семенами-пальчиками. Ищи их теперь! Но это уже не Светкина забота: ей только что сказочно повезло, и впервые за всю игру ей выпал шанс прятаться.
Так уж повелось у них во дворе, что именно Светке доставались самые скучные, нудные в своей повторяемости и ежедневной неизбежности роли во всех играх. «Кому водить? — Светка пусть!» Ей постоянно приходилось делать то, что не хотел никто другой. Случалось, что она обижалась и, отказавшись от навязываемой роли, сидела, надувшись, в углу скамейки, потому что игра в таком случае зачастую отменялась. Тогда ей становилось невыносимо от повисшего вокруг неё молчания, словно она была предательницей интересов всего двора, от презрительно-насмешливых взглядов ребят, от осознания своего одиночества и ненужности. И она соглашалась. Вновь и вновь. Обида сжимала сердце в кокон, хотелось выкрикнуть, выплеснуть её наружу, чтобы поняли все, чтобы узнали, что она тоже человек и имеет право... Но слова застывали в горле липким комочком, она хлопала ресницами, прогоняя слёзы, и шла «водить» снова.
Этот солнечный день ничем не отличался от других длинных дней надоевшего лета, когда нужно было выходить во двор, потому что, по словам мамы, «дети должны играть и дышать свежим воздухом, а не читать целыми сутками книжки, лёжа на диване». Светка с грустью вспоминала о недочитанном томе «Легенд и мифов Древней Греции», с которым её разлучили и в приказном порядке отправили гулять до самого ужина. «У всех дети — как дети, а у меня — наказание бумажное!» И она старательно «гуляла», разглядывая торопливых муравьёв на берёзе рядом со скамейкой и вспоминая сложное имя музы танца. Тем временем двор наполнялся шумом, смехом, голосами выбегающей изо всех подъездов ребятни. Право, не только Светку отправляли на улицу до ужина. С занятием определились быстро: этим летом в фаворе была игра «Двенадцать палочек». На песчаном пятачке рядом с покосившимся «грибком» устанавливалась конструкция вроде маленьких качелей из камня и фанерки, на один конец которой аккуратно укладывались ровные карандашики палочек. Нога ближайшего игрока ударяла по верхнему краю дощечки, палочки разлетались вокруг, все разбегались и прятались, а водящий собирал палочки и искал остальных, оберегая свою конструкцию от разрушения проворным товарищем. Сегодня всё шло обычным порядком. Приготовления были закончены, игроки нетерпеливо переминались на площадке, уже прикидывая хорошее «труднонаходимое» местечко, и иронично поглядывая на Светку, которой вновь «светило» водить. И тут — то ли сегодня у Ирки-командирши было добродушное настроение, то ли ещё по какой-либо причине — но Ирка предложила выбрать водящего по считалочке. Светка стояла не шелохнувшись, боясь спугнуть призрачную удачу. «На золотом крыльце сидели...» Казалось, что слова звучали не в ушах, — заворожённая Светка вообще сейчас ничего не слышала и не видела — а где-то очень глубоко, эхом отзываясь в редких ударах сердца. Она всё ещё не верила в своё везение, когда именно королеве двора Ирке, вечно осыпавшей Светку градом насмешек, Ирке, против которой не смел выступить никто из ребят, выпало водить. Немного ошарашенные таким поворотом ребята в неловком молчании окружили фанерку с палочками, а Светка в лихорадочном возбуждении перебирала, отметая одно за другим, все возможные «прятательные» места. «Нет, здесь нужно что-то особенное, чтоб не догнали, не нашли, чтоб все поняли, чего я на самом деле стою, чтоб отомстить Ирке за всё!» Удар по доске вывел Светку из оцепенения, и она запоздало сорвалась с места. «Тут уже занято... И там... Куда же бежать? Куст, подъезд? Какой примитив! Нет, нужно всем доказать, что я умею прятаться!» Внезапно ей пришла в голову изумительная идея, она пронеслась вихрем через пустырь и влетела в двери огромного четырнадцатиэтажного дома, о котором ходили самые таинственные слухи и где ей не доводилось ещё бывать. В тёмном после дневного света коридоре её глаза не сразу различили проём лифта. «Эх, ну почему кнопка так высоко?!» И Светка бросилась бежать вверх по лестнице, не считая этажи, представляя, что Ирка бежит за ней по пятам.
Она остановилась только на самом верху, у двери на чердак. Осторожно потянула на себя тяжёлую дубовую дверь и громадина, скрипнув по нервам, неожиданно легко подалась, удивив Светку своей доступностью. На цыпочках, оглядываясь по сторонам, девочка зашла внутрь. Жутковатая темнота окружила её, вонь от гнили забралась в ноздри, заставив поморщиться. Внезапно припомнились все страшные истории об этом месте, которые знающие люди рассказывали шёпотом поздними вечерами, шикая на насмешников.
«...И вдруг его плеча коснулась холодная рука. Обернувшись, он никого не увидел, и только на серой стене горела кровавая надпись: «я вырву твоё сердце!»... А на следующее утро там нашли его труп...»
«...Скелет открутил свою голову и бросил мальчику в руки. У черепа засветились зелёные глаза и зубы проскрежетали: «Я — твоя смерть»... Больше этого мальчика никто не видел...»
«...А когда она начала есть эти котлеты, то что-то твёрдое попало ей на язык. Это были серёжки её младшей сестры...»
Нет, Светка никогда не верила в подобный бред, считая все эти «правдивые истории» обыкновенными сказками-страшилками для малышей, к которым она себя уже давно не причисляла, но сейчас... ей вдруг почудились следы засохшей крови на грязной стене и — «Ой, мамочки! Что это?» — из угла на неё смотрела пара немигающих зелёных глаз. Светка замерла, не в силах отвести взгляда от угла. Ноги стали ватными, сердце почти остановилось. Вдруг зелёные огоньки метнулись в сторону, заставив Светку вздрогнуть. «Мяяяу!» Её ноги подкосились от внезапного облегчения: «Какая же я трусиха! Это просто кошка!» И Светка уже более уверенно продолжила обход чердака. По углам пылились какие-то лопаты и мётлы. «Рыжий, рыжий,конопатый, убил дедушку лопатой!» Светка потянула одну из мётел, примерила к своему росту: «А на этом, конечно же, летают по ночам ведьмы...» Вдоль стен стояли сундуки с проржавевшими замками. «А вдруг тут хранится золото разбойников и пиратов?.. — Ну да, конечно! Это на чердаке четырнадцатиэтажки-то?!» Светке стало смешно. «И привидений здесь нет! Просто быть не может!» У противоположной стены Светка наткнулась на металлическую сетку со старой кровати, и ей вдруг ужасно захотелось на ней попрыгать: у них во дворе стояла такая же, но она почти всегда была занята кем-то из девчонок, и Светке оставалось только любоваться полётами других, ожидая своей очереди, и завидовать чужой радости. Уж теперь-то она не упустит случая и напрыгается всласть! Балансируя, она забралась на сетку. «Ууух!» Прыгать было упоительно хорошо, но после нескольких прыжков Светка вдруг заскучала: оказалось, что прыгать совсем не так интересно, когда этого никто не видит, не следит восхищёнными глазами, не вскрикивает во время самых высоких и опасных пируэтов, не ждёт, пока ты уступишь очередь, отчего каждый прыжок приобретает особую ценность. Светка остановилась и присела на сетку. Она вдруг вспомнила про игру, ей стало грустно, что никто и не подумал искать её в таком месте. Решительно поднявшись, Светка подошла к двери чердака, толкнула её, но дверь даже не дрогнула. Тогда она разбежалась и толкнула изо всех сил — тот же результат. В исступлении она принялась кричать и трясти ни в чём не повинную рукоятку, пока ржавые гвозди не выпали из гнилого дерева и железяка не осталась у неё в руках. Упав на пол от неожиданности и бессмысленно повертев ненужную уже вещицу, Светка отбросила её в сторону и, обхватив руками колени, заплакала от бессилия сделать что-либо. Она пыталась успокаивать сама себя, твердя, что все начнут её искать, когда игра закончится, и сама же не верила в это. «Никто меня и не хватится: подумают, что я не нашла хорошего места спрятаться и улизнула потихоньку домой, пока никто не видит... «сдрейфила», в общем». Обида больно кольнула сердце. Вдруг ей стало по-настоящему страшно. «Я никому не нужна, меня никто не любит... Кто меня здесь будет искать?..». Жажда оцарапала её горло ёршиками. Она поняла, что уже давно хочет есть, вспомнила про домашний ужин и заплакала снова, уже от жалости к себе. «Я умру тут без еды и питья... И найдут мой окоченевший труп, когда будет уже слишком поздно... Вот тебе и сказочка-страшилка для малышни». Светка устала плакать. На чердаке поселилась ночь, и звёзды мигали в маленьких мутных оконцах. В их призрачном свете девочка добралась до кроватной сетки и, свернувшись калачиком, уснула...
Что-то зашелестело в темноте, и Светка моментально подняла голову. Прямо перед ней на табуреточке сидел, набивая трубку, сгорбленный старичок с седыми казачьими усами. Хитро подмигнув изумлённой девочке, он спокойно продолжил своё занятие, и только когда дым повалил трубой, старичок опустил трубку и, пожевав сморщенными губами, произнёс:
— В гости, значит, заглянула?
— Простите, дедушка... Я не знала, — заикаясь, прошептала Светка.
— Ииии... Да я тебя напугал, никак? Не бойся, девочка, я не привидение и не людоед, — старичок снова хитро сощурился и улыбнулся, отчего всё его лицо словно засияло миллионом морщинок, и Светке стало тепло и хорошо.
— А я про тебя всё знаю. Ждал тебя давно... Будешь пить чай?
Удивлённая, Светка не успела ничего ответить, как в руках у старичка уже дымилась невесть откуда взявшаяся чашка жасминового чая. И вот она уже пила, закутавшись в пушистое одеяло, ароматный горячий напиток, а старичок продолжал говорить, пуская время от времени клубы дыма, отчего весь чердак вскоре оказался словно в сизом тумане.
— Ты же неглупая девочка и должна это понимать... Всё в мире взаимосвязано. И не бывает следствий без причины. Хочешь, я скажу тебе, чего ты боишься? Не темноты, не привидений, и даже не смерти. Ты боишься остаться совсем одна. Я прав?.. Вот видишь. Ты думаешь, что никому не нужна, но это не так. А про маму, папу, сестрёнку ты забыла?.. Нехорошо... Ты думаешь, что с тобой никто не хочет дружить, что ты не такая как все, что ребята так и норовят посмеяться над тобой... А кто в этом виноват? Почему они выбрали именно тебя?.. Задумайся — и ты поймёшь, что причина в тебе самой. Не нужно обижаться на друзей: они не виноваты, что ты даёшь им повод для шуток. А злость и зависть, которые порой переполняют тебя, ещё никогда не были хорошими советчиками. Не пытайся быть как все. Ты это ты и никто другой. У тебя есть много прекрасных качеств, просто не все это видят. И твоя задача — показать их. Как это сделать? Очень просто: нужно только перестать бояться быть самой собой. В любой игре, даже в самой большой и интересной — она называется Жизнь — важно не то, убегаешь ты или догоняешь. Главное — не убегать от себя...
Светка почувствовала, как её подхватили чьи-то руки, услышала голоса и открыла глаза. Старичка не было, по чердаку мелькали блики фонарей, а мама держала её на коленях и, улыбаясь, плакала.
— Мамочка!
— Доченька моя, зачем же ты нас так напугала? Господи, как я счастлива, что этот кошмар закончился и ты нашлась!..
— А я думала, что меня никто не будет искать... что я никому не нужна...
— Какие глупости ты говоришь! Мы же и дня без тебя прожить не сможем!
— Правда?.. А как вы меня нашли?
— Когда я позвала тебя с балкона на ужин, все ребята внизу всполошились, потому что думали, что ты уже дома. Отец сразу позвонил в милицию, соседям, и мы всем двором пошли тебя искать. Обшарили каждый кустик, заглянули в каждую дверь. Твои ребята очень помогли. Особенно — Ирочка, это она нашла твою ленточку у подъезда этого дома. Мы проверили все лестничные клетки, обзвонили все квартиры, но ребятки сразу сказали, что искать нужно на чердаке. Дверь захлопнулась скорее всего от сильного порыва ветра, и нам пришлось даже вызывать плотника, чтобы её открыть... Светочка, Светик мой хороший, обещай мне, что ты никогда больше не будешь так убегать!
— Да, мамочка, да... Я не буду... Я не буду больше убегать... Никогда!
И Светка уткнулась в тёплое мамино плечо, прошептав то, что никто не расслышал: «Я не буду убегать от себя...»