Когда он покупал дом, его прельстило не столько количество спален и ванных комнат, сколько вид на старый парк с озером.
Он всегда просыпался очень рано, часто еще до рассвета и мог подолгу смотреть в окно, наблюдая, как тают сумерки, и распадается на клочки туман, стелющийся над водной гладью. Ему не мешали утренние крики просыпающихся птиц, напротив, он чувствовал себя не одним во всей Вселенной, как бывает, когда все вокруг еще видят сны.
Возможно, дом был слишком велик для одного человека, ведущего холостяцкий быт, но ему просто так хотелось. Одиночество никогда не тяготило его, более того, оно было непременным атрибутом жизни писателя. Давным-давно установленный распорядок дня, режим питания, сна, прогулок. Не зная его, можно было подумать, что это — жизнь старика, привязанного к режиму. Но он только лишь вступил в пору зрелости, не обремененный хроническими болезнями и финансовыми долгами.
Все в его жизни складывалось правильно. И жить он любил правильно. Когда во всем — мера, а в окружающем мире и завтрашнем дне — уверенность. Потому и вещи он выбирал надежные, добротные. Если друзья, то с детства. Любые незапланированные перемены тяготили его, мешали как ноющий зуб.
И вот, он сделал новый шаг к отделению или даже отдалению от большей части человечества, купив собственный дом, где он был единственным хозяином и, следовательно, мог устанавливать любые правила, удобные ему.
Поэтому по утрам он стоял у окна гостиной на втором этаже, маленькими глотками пил кофе (только молотый, иного он не признавал) и смотрел на парк. И тогда он чувствовал, как умиротворение заполняет его изнутри, разглаживает невольные морщины на его лице.
В такое время парк всегда был пустынным, если не считать птиц и белок. В какой-то момент ему даже начинало казаться, что он смотрит на огромную картину-панораму, выполненную в реалистичной, но несколько мистической манере.
Сегодня он проснулся также рано, от какого-то невнятного сна, которого даже не помнил, но оставившего после себя ощущение тревожности и странного предчувствия.
Немного полежав и поразмыслив, он пришел к выводу, что оснований для тревог у него нет и быть не может. Роман он пишет совершенно в графике, издатель не торопит, гонорар выплатил своевременно. Других проблем и неприятностей в перспективе тоже не намечалось. Так что, списав это на игры рассудка, он встал и направился в кухню за порцией свежего кофе.
Несколько позже он вновь стоял у огромного окна, сверяя в памяти силуэты деревьев. Но в этот раз картина уже не соответствовала его воспоминаниям, она менялась, сменив изредка нарушаемую статику на движение.
По дорожке, ведущей к озеру, легкой трусцой бежала молодая девушка. Тяжелый темный хвост из волос раскачивался у нее за спиной, в такт шагам.
Он внезапно испытал легкое волнение, но оно не было неприятным, как обычно, когда нарушался порядок вещей, даже наоборот. Ему хотелось, чтобы девушка не пропадала из виду. И в этом ему необычайно повезло. Дорожка, ведущая к озеру, великолепно просматривалась, как если бы лежала перед ним на ладони. И девушка, бегущая к воде.
Добежав до небольшого деревянного пирса, она остановилась и стала раздеваться. Он с легким изумлением обнаружил, что она вовсе не в купальнике, а в нижнем белье, которое тоже полетело в кучку одежды. Разбежавшись, девушка нырнула с пирса в стылую осеннюю воду и, как ни в чем не бывало, красиво поплыла к середине. Наплававшись, она вышла на берег и стряхнула ладонями воду с гибкого, юного тела, неторопливо оделась и побежала обратно.
Когда она исчезла из его поля зрения, он внезапно ощутил дискомфорт в области груди и живота. С трудом оторвав взгляд от пейзажа за окном, он долго рассматривал их, когда вдруг понял, что давно пролил на себя из чашки кофе. И что стоит он мокрый, чудом не обожженный. Вероятно, это случилось уже, когда кофе изрядно остыл.
День прошел для него в каком-то полусне или тумане. Нет, он не нарушил ни одного установленного для себя правила: написал положенное количество страниц, совершил выезд за продуктами, в общем, все как обычно. Необычно было лишь его состояние, далекое от привычной спокойной бодрости и ясности.
Лишь на секунду прикрыв глаза, он вновь видел стройный силуэт на фоне серебряной воды.
А ночь преподнесла ему еще один сюрприз в виде бессонницы, упрямо вцепившейся в его усталый мозг. Сколько бы ни менял он положение на кровати, перекатываясь по простыни с боку на бок, сон не шел.
И, едва в комнате стали различимы предметы, он вскочил и побежал к окну. Было еще очень рано, даже птицы не спешили прочистить горло и стряхнуть росу с ветвей.
Он ждал долго, час, может, даже два, не смея отлучиться. Ему казалось, что он может пропустить ее, что если отведет взгляд, то наваждение рассеется и не свершится волшебство.
И, как награда за терпение и смирение, из-за деревьев появилась она, бегущая с таким видом, будто есть только она и этот парк, а все, что за его пределами — лишь декорация.
Срывая с себя пижаму и ругаясь на собственную глупость, он ринулся к платяному шкафу и принялся вышвыривать аккуратно сложенные свитера в поисках спортивного костюма.
Она еще не успела добежать до озера, а он уже на цыпочках, стараясь не наступать на сухие ветки, прокрался к ближайшим деревьям и затаился, с трудом восстанавливая тяжелое дыхание.
Все было как накануне. Только он был совсем рядом, мог видеть как сверкают капли на ее гладкой коже.
Не помня себя, он, как завороженный, двинулся к ней. Она обернулась на его шаги, и на мгновение ему показалось, что сейчас она закричит или бросится убегать, но в следующий миг она улыбнулась и сделала шаг навстречу.
Пять шагов, три, один… Важно ли то, что они совершенно незнакомы, чужие друг другу люди? Имеет ли значение все, что было до того?
Нет, сейчас лишь только холодная под пальцами кожа и обжигающее дыхание. Наспех сброшенная одежда путается под ногами, и они падают в мокрую от росы траву.
Он тычется лицом в ее тело, находя и теряя губами все важные точки, будто забыв все, что знал ранее о женщинах. Она смеется и вскрикивает, надламывается острыми линиями и подставляет под ладони плавные изгибы.
Кульминация приходит так быстро, что он еще не отдышался от падения.
Кое-как одевшись, они идут, взявшись за руки, к его дому. В ее волосах — травинки, у него на коленях следы земли.
Теплый душ согревает их, и они повторяют данный друг другу урок, уже на более высокий балл. И мокрые следы ведут в комнату, ведь совсем нет времени вытираться, есть только жадные пальцы и запрокинутое лицо.
Утро разгорается в окно, и она неожиданно отстраняется, заворачивается в простыню и идет искать одежду. Он утомлен и сломлен стремительными событиями, потому не в силах следовать за ней, даже окликнуть. Ему даже хочется остаться одному, переполненному новыми ощущениями.
Внизу хлопает дверь, и он закрывает глаза. Ему кажется, что он несется на дикой карусели, что сейчас его затянет в воронку, он вздрагивает и проваливается в глубокий сон. Дня не было. Вечер растворился в попытках наверстать дневное. Ночь казалась вечной.
Новым утром он настиг ее еще по дороге к озеру и заставил сменить маршрут. Она подчинилась молча, будто делала это всегда.
Времени на разговоры у них совершенно не было. В исследованиях друг друга они встречали утро, и она уходила, словно опасаясь того, что магия развеется и она исчезнет, растворится при свете ярких дневных лучей.
Его привычки и планы разрушались как песчаные скульптуры под воздействием ветра и дождя. Она перевернула с ног на голову все, что казалось таким устоявшимся и надежным.
Для нее не было запретного или стыдного. Естественность наготы и жар физического удовольствия — все было ей к лицу, украшая и без того прекрасные черты.
И так продолжалось около месяца, день за днем. И ему стало казаться, что так будет всегда. Что однажды она заснет рядом и останется насовсем, впишется в его перевернутый мир. Ему все казалось таким понятным, что за все это время они оба не удосужились выяснить имена друг друга, осведомиться о профессии или образовании. Короткое общение сводилось к вопросам о простых потребностях вроде стакана воды или прикрытого от сквозняка окна.
Ему доставляло удовольствие владеть ее телом, но также нравилось, как играет с ним она сама. Сольные партии, исполненные ею, возбуждали его не меньше, а подчас и больше. Ему нравилось, как она погружается в ощущения от собственных ласк, беглых прикосновений, как изгибается ее тело на пике удовольствия. Брать ее в такие моменты было чем-то еще более сладким и жгучим. Такого полного ощущения себя и жизни в себе он не испытывал никогда.
Тем сильнее было чувство внезапной пустоты, обрушившегося под ногами пола, когда он не нашел ее в парке. Он ругал себя, думая, что проспал, что обидел ее тем, что не пришел вовремя и не привел к себе. Следующую ночь он провел в парке, до самого того момента, когда первые собачники вывели своих питомцев на прогулку. Дома, раскуривая первую в жизни сигарету из пачки, купленной у выхода из парка, он долго не мог высечь озябшими пальцами огонь из зажигалки. Со злости швырнул ее в стену, туда же полетела пачка, сломанная и раздавленная сигарета, книга, телефонный аппарат… дальше он не помнил себя.
Дни без памяти. Ночи без сна. Недели тянутся и пролетают. Издатель обрывает новый телефон, и он клянется, что вернется в свой график. И ему пока еще верят, ведь он никогда прежде…
Прежде.
Что было прежде? Разве может он вернуться к прежней жизни, ходить по кругу как пони в зоопарке?
С трудом преодолевая апатию, сменяющуюся приступами гнева, он ходил по дому, подбирая брошенные вещи, вытирая пыль, приводя в порядок то, что в этом уже довольно долго нуждалось. Сел за стол, открыл ноутбук и поразился сам себе: он не писал с того дня, как впервые обрел ее и затем так внезапно утратил.
Буквы и слова, составленные из них, выползали из-под пальцев с неохотой, заржавевшие в тишине мысли рождались с трудом.
День за днем, он восстанавливался как больной после перенесенного инсульта. Говорить сначала с бумагой, потом с людьми. Боль еще мучила его, но потихоньку притуплялась и давала ему небольшие передышки. Поездка к океану освежила его и принесла новых впечатлений и короткую интрижку со зрелой дамой на борту круизного лайнера. Их общение ни к чему не обязывало, а она так много говорила, что ему не оставалось времени на паузы, в которых он мог бы узнать звук той, осенней тишины в доме, тишины дыхания. И в какой-то момент ему даже начало казаться, что он совсем выздоровел. Дела налаживались, порядок был восстановлен.
Так незаметно подошло Рождество. Позволив себе сменить вновь заведенный ритм легким ажиотажем предпраздничных будней, он бродил по торговому комплексу в поисках подарков для родственников и друзей, глядя по сторонам. Бросив взгляд вбок, он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, а желудок скручивает в мучительной судороге.
Она проходила мимо, прижавшись к мужчине, который держал ее за талию. Они о чем-то говорили и смеялись. Она остановилась, приподнялась на цыпочки и поцеловала спутника, и они пошли дальше.
А он стоял и смотрел на нее в упор, не отпуская взглядом ни на миг.
Скользнув взглядом по его лицу, она равнодушно отвернулась. Ни тени узнавания, ни малейшего беспокойства.
Раздираемый болью, он поплелся за ними, чуть поодаль, чтобы не заметили. А они и не замечали, увлеченные друг другом, шли себе дальше из магазина, по улицам. Они гуляли так, как это делают влюбленные, то держась за руки, то обнимаясь. А он следовал за ними.
Он выследил их дом, подъезд, даже квартиру. Теперь его ежедневной пыткой было дежурство под окнами, в надежде увидеть ее одну, чтобы подойти и спросить…
О чем спросить, он и сам не знал, но это была отчетливая потребность — услышать хоть что-то в ответ на его немой вопрос.
За что?
Но она или не выходила совсем, или в сопровождении мужчины. И он прятался в тени деревьев на детской площадке, качался на качелях, сидел на скамейке и неловко учился курить.
А несколько дней спустя он обнаружил, что его заметил мужчина и идет к нему. Он мысленно приготовился давать отпор в ответ на возможную агрессию, но тот просто присел рядом с ним на скамейку и долго молчал, а потом спросил у него:
— Ты долго тут караулишь?
Он пожал плечами и ответил:
— С неделю, не знаю точно. Я сбился.
Мужчина кивнул, будто услышанное подтвердило его диагноз, который он ставил уже не в первый раз.
— Это еще не рекорд. Предыдущий следил за ней полгода. Нам пришлось переехать. Ты тоже заставишь нас менять место жительства?
Он с недоумением посмотрел на мужчину, не понимая.
— Да, прости, я говорю с тобой так, будто ты уже знаешь. Никуда не торопишься?
Он помотал головой.
— Ну, тогда выслушай. И постарайся понять меня.
Мужчина еще немного помолчал и продолжил.
— Когда мы с ней познакомились, у нас случилась большая любовь. Та, которая пишется с заглавной буквы. Мы и дня друг без друга не могли прожить. Во всяком случае, так было поначалу. Мы поженились и еще какое-то время все так и продолжалось. А потом оказалось, что жить без нее не могу только я. Она как-то начала отдаляться, ей мешала моя назойливая и просящая любовь. Она говорила мне, что разлюбила, что у нее есть другой, потом другие, что ей мало меня одного и что лучше нам расстаться, а я не хотел, я просто не мог. Ну да что я говорю, ведь ты — здесь. Ты знаешь, что такое лечить ожоги, оставленные ею.
И она бы ушла, я точно знаю, но несчастный случай изменил все. Ее сбило машиной, и она получила тяжелые черепно-мозговые травмы. Удивительно, что лицо совсем не пострадало, правда? У нее такое красивое лицо…
Она два раза пыталась уйти, но врачи ее отстояли. Она долго была без сознания, а когда очнулась, оказалось, что она совершенно не помнит того, что изменилась ко мне, что хотела когда-то уйти.
И мы вновь переживали медовый месяц. Вы не можете представить себе, как я был счастлив с ней! Она вновь любила меня!
А потом все вновь начало портиться. Она заводила любовников, и я знал об этом, потому, что примерно через месяц она снова возвращалась ко мне и любила меня с прежней силой. А вот ее бывшие любовники бросались на ее поиски, домогались ее. Но она их уже не помнила! Понимаешь, не помнила, как не помнит и тебя, беднягу!
Мне жаль тебя, но жаль и себя. Я уже навеки прикован к ней, к такой, какая она была, стала и есть и какой будет. Я не знаю, что впереди, но я ловлю каждый миг с ней и благодарен Господу за это несчастное чудо…
Она больше никогда не вернется к тебе, не надейся. Как это ни странно, она не только забывает, но еще и начинает испытывать отвращение к тем мужчинам, которые прошли через ее «месячный курс». Тридцать дней рая и бесконечное количество дней ада — у всех вас. У меня же — тридцать дней ада и некое количество дней рая. Что ж, видимо, это и есть образец равновесия.
Я обращаюсь к тебе, так как вижу, что ты не глупец и не псих, оставь ее, оставь нас. И отпусти себя. Живи дальше. Переживи это, ты не был отравлен ее ядом так долго, чтобы не выздороветь. И пойми меня.
Мужчина закончил свою историю и замолчал, не глядя на него.
Он затушил сигарету, выкинул окурок в урну, положил руку на плечо мужчины и ненадолго задержал там. А потом встал и пошел прочь.
На другой день он дал объявление о продаже дома.