|
Дети ко Христу идут с флажками, Радостные, с пением идут. Сделанные лёгкими руками Добрые игрушечки несут. Тот воздушных шариков гирлянду Хочет, как подарок, принести… Этот рассказал, как минул яму На своём — столь маленьком — пути. И Христос с улыбкой драгоценной Слушает сияющих детей… Чтобы никогда житейской пеной Не мрачили суть судьбы своей… |
|
Под вечер яблочного августа Внезапно вспомнил, что сегодня Преображение Господне — Недаром крашен день был нагусто. Он волны солнечного света Слал на тугих лучах покоя… И неба высота — и это Всё в сумме вечное, родное. Родное всей земле — и лучшему, Что за века она взрастила. И каждому нашлось по лучику, Чтоб вспомнил светлое — что было. И лик Христа, лучами сотканный Как будто проступал на небе. И жизнь шла совершенной поступью — О, подражать подобной мне бы! |
|
Духовный сердолик икон! Когда глаза не прожигают — Душою в скверну погружён, Пусть дни достатком отливают. Вонзённый ввысь иконостас Зовёт к духовному полёту. Иконописный сад сейчас Поднимет душу хоть на йоту. О, цветовая грань икон! — Тут солевая сущность яви. Сквозь них духовный небосклон Проступит — бытия заглавье. Основой мира даден свет — Через иконы он струится — Сильнее света в мире нет, И жизнь всегда к нему стремится. |
|
Рукоплескания арен. Успех, актёра взявший в плен, Поэта не-успех тотальный… Мне свет, струящийся в окно, Подскажет — всё не так темно, И жизнь не может быть банальной. |
|
Меж чемоданами — не между Харибдой, Сциллою — пройду. Вокзальную толпу прорежу, и минет путь, какого жду. О, сколь огромны чемоданы других, столь кладь моя мала. Когда от жизни только раны — поездка будет ли светла? Ой, электричка убегает — я опоздал, я не успел. Сон обрывается, мелькает, пестрея, лента разных дел. Сон и вокзал. И жизнь и память, и расписание опять я изучаю, чтоб обрамить его в уменье забывать. Харибда разных вожделений и Сцилла всяких "Не смогу". Зачем ступенями мучений даётся жизнь в моём мозгу? Как оценить реальность жизни, все связи, суммы, тонкость их? Вокзал и жизнь. Я снова призван налаживать тяжёлый стих. |
С приятелем калужским договорился — встретить его у работы, подарить свою книжку стихов. Ибо был поэтом. Но — заглянул другой приятель, сели пить, и набрался, забыл о встрече, заснул… Проснулся уже вечером: лёгкая августовская темнота текла в окно, прорезанная суммой шумов. Мутно было сознанье, нечисто. Сунул книжку в файл, и двинул по Калуге; и, раскручивая ходьбою старые переулки, думал об их таинственности, о мерцаниях неведомых жизней в частных домах. В одном из таких и жил приятель. Ворота серели. Ловко подсунул под них файл, улыбнулся, пробормотав — Вот такой я оригинал, — и тут же противно стало, кисло, тошно…
Потом, вглядываясь в огнями просвеченный город, шёл и шёл, думая — всё в общем нормально, завтра позвонит приятелю, поговорят…
Огни пестрели в августовской ночи, и казались пушистыми звёздами, спущенными с небес…
Он поддат был, поддат… Ехали на дачу жены, недавно отстроенную, и он говорил, говорил… Электричка дребезжала. Бомж спал на соседнем сиденье. Когда добрались до дачного массива, он побежал к ларьку, купил ещё водки, и жена была недовольна, ворчала. Но взялся он перетаскивать доски на второй этаж — взялся рьяно, с надрывом, прерываясь, чтобы хлебнуть водки, закусить яблоком. А когда перетащил, ощутил, что не может дышать… И потом, когда ждали электричку, ходил по полупустынной платформе, восстанавливая дыхание — потный, пьяный, а на калужском вокзале отошёл уже, отошёл…. И жадно вглядывался в мозаику огней вечернего города…
|
Знаешь, как всё быстро пролетает. Детство вновь в сознанье закипает Золотой морской волной. Где-то юность… где же эта юность? Будто в щель неведомую всунусь, И отплюнусь от себя, седой. Пролетает… Что же остаётся? Ветхое в груди скрывая солнце, Доберёшься ли куда? Быстро пролетает всё, так быстро. Остаётся тихо молвить — было, Поглядев на облаков стада. |
|
Учёного незнания адепт, Ты в нём одном находишь область знанья. Какой же вывод? Никакого нет, И это «нет» не имет оправданья. Когда сознанье загромождено Набором роковых стереотипов, Что может чётко осознать оно? И остаются мне гирлянды всхлипов. Незнание — очищенностью от И штампов и нелепостей омыто. И веришь таковое приведёт К тотальному звучанию молитвы. |
|
В зеркале Тиля сколь Крив и ужасен мир? Тилю понятна соль Мира, который мил. Ликуют злые попы, Жрущие без конца. Тиль знает витьё тропы Знанием мудреца. Снова война идёт, Воля властителя зла. Страшно за поворот Заглянуть от угла. Зеркало Тиля даст Точный эпохи портрет. И человеческий пласт, В котором потьма и свет. |