Александр Балтин

Орга́ны ангелов

* * *
Куски истории, иезуиты,
Египетские пирамиды,
Хитровский рынок, русские цари,
Кусты у дома, жёлтые левкои,
Янтарное дыхание покоя,
На даче под Калугой свет зари.
Листок на подоконнике — улиткой,
И тополь, в осень прозвучавший скрипкой —
Вот описанье мира, всё в него
Войдёт: органы ангелов, ристанья.
Ни от кого не ждущий пониманья
Поэт исполнит жизни торжество.

* * *
Луна, влюблённая в цветок,
Сколь им не слиться понимает.
Цветок о той любви не знает —
Красив, ужасно одинок.
Янтарь легко прольёт луна,
Цветок и не заметит даже,

Вполне затерянный в пейзаже —
Он одинок, как и она.

* * *
Всеотзывчива у нас душа,
Дар отменный, дар великороссу —
Нам тянуть неинтересно прозу,
Лишь поэзия нам хороша.
Подвигом любой готов прошить
Молниею жизнь, — блеснув, погибнуть.
Коль нельзя — то в алкогольном сгинуть
Омуте, себя на ноль избыть.
Всеотзывчива славянская душа.
Плачет над Муму ребёнок, плачет.
Непонятно — можно ли иначе?
Мудрость прагматизма хороша!
Хороша — да явно не для нас.
Боль у нас за все людские слёзы.
Мировой в грядущем Розы
Ожидаем в неизвестный час.

* * *
Мелодии из Крёстного отца…
Взять тему эмиграции, к примеру.
Проигрывалась, было, без конца,
В сознании себе обживши сферу.
Вот Вито мальчик, а в усадьбе — дон,
И мать застрелена, бежит мальчишка.
Собор огромный, вряд ли Божий дом,
Всё грубо в жизни оной, даже слишком.
Идёт по крышам Вито… он следит
За прежним доном, длится пышный праздник.
Процессия, чей золочёный вид
Прельщает — он едва ль из несуразных.
А вот бульдожья челюсть, вот и власть,
Она от покушенья не спасает,
Купить желавший фруктов, чтобы всласть
Поесть, пробитый пулями, страдает.
Мелодии из фильма так нежны —
Противоречат действию они.

* * *
Всегда и везде процесс
Идёт над тобой.
Кафка знал, что писал —
Сейсмографом был — больной.
Хлястики сзади пальто
Пришедших к тебе смешны.
Хлеб в мёд поутру макал,
Заложник своей вины.
В тугую пружину процесс
Закрутится и сожмёт
Жизнь твою эта пружина.
Забудешь и хлеб, и мёд.
Наказывают везде —
Наказывают мечтой,
Надеждой мучительно так
Карают пустой, золотой.
Экзекуторы вот —
Энтузиазмы полны.
Заброшенной шахты ад,
Просто ад чьей-то вины.
Чья-то вина — твоя,
А твоя вина — как его.
Тени скользят бытия,
Не поняв ничего.
И страшен, идёт процесс,
И не прозвучит протест
Ничей, никогда, никого.

* * *
В полудремотном состоянье
Старик проводит целый день.
И челюсти разжать молчанью
Не хочет, да и просто лень.
Бессмысленное доживанье
Не может нечто обещать.
Всего надёжнее молчанье,
Всего сильней устал молчать.

* * *
На скрепах Отче Наш реальность
Удержана, как мощный свод.
За словом Отче изначальность
Едва ли понятых свобод,
Сыновнее в любви признанье —
Так начата молитва сил.
Помимо хлеба не проси
Ты ничего. Грань пониманья.
Он — сущий в небесах — в сердцах
Такой же сущий! Сердце мира
Орган, звучащий в небесах,
Седого песнопевца лира.
Аминь — как световой удар.
Так, истину удержит слово.
Нам Отче Наш — отменный дар,
Звучащий нежно, вечно ново.

* * *
Тяжело, будто Клопштока слог
Утро марта. И лучше я Гейне
Перечту, извлекая урок
Из летящих сарказмов… Но где мне!
Жизнь, распиханная по углам,
Вещи смысла ты ищешь так долго.
Лучше странствовать по мирам.
Ты постранствовал. Много ли толка?

* * *
День рождения двадцать девятого
Февраля — как провал между дат.
День рождения вида невнятного.
Ты родился. Ты в том виноват.
Вот такая нелепица в голову
Имениннику лезет.
Февраль
В март уходит, отдавши олову
Неба собственную вертикаль.

МУСОРОПРОВОД

1

К днищу рыбий хвост прилип,
Пепел стряхнут неудачно.
И старик, издавший всхлип,
Смотрит на реальность мрачно.
Вот кефирные летят
И молочные пакеты.
Всё глотает тёмный ад
Мусоропровода — это
Жизни факт, и он весьма
Сер, как ранняя весна.

2

Жрущее отбросы
Мусоропровода чёрное жерло.
Выбросишь, а смотришь часто косо —
От наличия отбросов тяжело.
Как-нибудь иначе жизнь устроена,
Думается, быть могла.
Хлопнет крышка — как паденье Трои, а
Дичь сравненья не светла.
Жрущее жерло
Падают сто раз на дню пакеты.
Неприятно это,
Тяжело.

3

Стержень дома, только тёмен он,
Лучше стержень вечной вертикали —
Что сулит прозрачный небосклон.
Поэтичен мусоропровод едва ли…

ЖЕНЩИНЫ
ПЕРВОЙ МИРОВОЙ

1
СЕСТРА

Сероглазая и кроткая,
Жизнь готова — за других.
Что такое боль животная
Знает — кара для живых.
Раненых тащила волоком,
Бредили, роняя кровь.
Переломанная войнами
Светозарная любовь!
Сердце не смирит со стонами
Сероглазая сестра.
Нам бы быть тебя достойными —
Только умирать пора.
За глаза твои спасибо — и
За слезу, за руки, за…
Улыбнулась больно криво мне
Смерть — и я закрыл глаза.

2
МАТЬ СОЛДАТА

Сама слова молитвы подбирает —
Вернулся бы домой, пусть без ноги,
Иль без руки — и целыми, бывает,
Приходят — только яростны враги.
Оплетена морщинами — молитвою
Одною дышит в деревеньке мать.
Да только и молитва стала пыткою,
Из бездны сердца пытку не изъять…
Всё вспоминает своего Алёшеньку,
Как дёргал пескарей, и, бормоча:
Дай Бог ему посильную дороженьку…
Глядит на блеск закатного луча.

* * *
А не боится ничего
Гаврош, и весел он.
Тут нищета, как торжество,
А пули — просто фон.
Он, выучивший нищету,
Привыкший напевать,
Порой в грязи, порой в поту,
Не любит умирать.
Он был убит уже не раз,
При этом вечно жив.
И продолжается рассказ,
Хотя без перспектив.
Флаг порван, по штыку скользит
Кровавая струя.
А песня весело летит
В пределы бытия.
Ну что ж, Гаврош, ты вновь, Гаврош
Обманешь тётку смерть.
Умрёшь, останешься, поёшь,
Не изменяя твердь.

* * *
В янтарной капсуле молчанья
Увидишь новые стихи.
И не дойдёшь до одичанья
От жёстких приступов тоски.
Янтарь и сам столь поэтичен,
Что строки видятся внутри.
Жаль, голос времен избыточен,
И всё сотрут календари.

СТАРАЯ ХИТРОВКА

Разлив Хитровки с тысячью проходов
Под землю — мир во много этажей
Внутри: ужасный мир, обломки сводов,
И зубы островатых кирпичей.
А наверху торговля, да ночлежки,
Пацан бежит, укравши пирожок.
Торговец растерялся и замешкался
И на семитку убыль, как ожог.
Гундосят бабы, сбитень предлагая.
Рванина рыщет, чтоб ещё украсть.
Хитровка, пасть зловонно разивая,
Любую проглотить готова масть.
А под землёй и семьями ютятся,
И клады можно древние сыскать.
Мир, как пародия, на жизнь…
— Ай, братцы! —
И бьют пропойцы своего опять.

* * *
Кто энергетик пьёт с утра,
Кто дочку провожает в школу,
Всяк вверен личному глаголу
Судьбы, давно понять пора.
Курильщик, кашляя, идёт,
Алкаш дрожащий алчет водки.
Мир утренний, весьма нечёткий,
Какой сулит он поворот?
Не разберёшь, не разберёшь,
Пока хоть сколько не пройдёшь…

БАБОЧКА

Союзна с воздухом она,
С землёю связана так мало.
Совсем немного полетала,
И жизни лопнула струна.
Прореху в воздухе узреть
На месте бабочки удастся?
Фантазии — твоё богатство,
Твои и золото, и медь.
Узор на крыльях распростёрт —
Чего в узоре этом нету?
Узришь застывшую комету,
Большую рыбу, старый порт,
Букета цветовой аккорд…
Иль город — скрыл его песок.
Я махаона на веранде
Увижу — ясно, одинок,
Я тоже. Речь не о таланте.
Капустниц танец над кустом,
И в танце сложные узоры.
Небесный мир, где коридоры,
Где лабиринт, всегда пустой…
О бабочке, однако, речь,
Чья лёгкость равносильна смерти —
В активе оной много рек,
И даже лик громоздкой тверди.

УЛЫБКА МАЗИНЫ

Улыбка Мазины — не обижайте же!
На душах давно опущены жалюзи —
Что обижать, что унижать —
Любезно многим — многим из нас.
Улыбка Мазины — с болью, из глаз
Сочащейся — множится боль на жар.
Боль множится на желанье любить,
На такое банальное — любимой быть.
Кабирия обращается к миру.
Мир поворачивается к ней спиной
И уходит — к примеру, деньги делать, весьма деловой.
Улыбка Кабирии вверена золотому мигу.

* * *
Развилки деревьев в окне, как развилки дорог,
Какими хотел я когда-то пройти, но не смог.

© Александр Балтин, 2014

произведения автора

на главную страницу