Александр Балтин

ОПАНЬКИ

ОПАНЬКИ

И сознания воздушный шар —
Все крепленья перерубит водка —
Так легко взлетит… Ещё не стар —
Много выпить надо, знаешь чётко.

Опаньки! - и шар уже летит.
И какие виды мне открыты!
Солнце нежно мысли золотит,
Нету дела до дурного быта.

Шар летит — мне всё легко теперь.
Опаньки! — и цели я добился.
И убит в душе ужасный зверь —
Долго выл, влиять, плохой, стремился.

Опаньки! Освобожденья блеск,
Ложного, увы, освобожденья.
И мистический мерцает лес
Темнотой грядущего похмелья.

ЧАША ВОЗДУХА

Чаша воздуха — не иначе:
Так проём в тополиной кроне
Ты увидишь, и в эту чашу
Льются неба тугие струи.
Ну а кто ж будет пить из чаши?
Так душе хотелось напиться —
Невозможно — небесного мёда,
Ощутить это благоуханье,
Или всё-таки пьёт? Не знаю.
Было — в церкви орган я слушал,
Изымали как будто душу
Высотою того звучанья.
Чаша воздуха синевою
Светит мне. Жизнь внизу — что каша,
Заварила круто какую
Жизнь — пойми, сколь считаясь с нами.

ПРАВДА ПРАВДЫ

Правда неотменима,
Даже когда она —
Ты знаешь — невыносима.
Правда правды сильна.
Она — основное в жизни,
Это понял давно.
Даже коль дни твои лживы,
Победит всё равно.

* * *
В наше время… а какое наше?
Все мы гости на чужом пиру.
Осень, посмотри, наполнит чаши
Золотом — я выпью, и умру.

В синих лужах ягоды рябины,
Глянешь — и зайдёшься от тоски.
Бросил, дописав до половины
Никому не нужные стихи.

Жизнь едва ль на половине бросишь —
Мол, получше что себе найду.
Осень — и листвы кулоны, броши…
А других богатств не обрету.

* * *
Так и прожил жизнь свою —
Тихо, незаметно.
Ну и что теперь пою?
Переливы ветра.

Или сумерки травы…
Тайные глаголы
Не слышны среди Москвы…
Быт её тяжёлый…

Незаметно лучше жить.
Иногда — столь тяжко.
Новый опыт получить
Захотел бедняжка.

На свету быть, на виду,
А — не получилось.
Замерзаешь на ветру,
Да и жив — как милость…

СТАРАЯ ИКОНА

Старая икона темновата —
Бабушкина что ль? Не помню я…
Никогда не ведала оклада,
Знает, как проходит жизнь моя.
Лупу отчего я взял сегодня,
И решил я лики рассмотреть?
Тонкие, как выписаны! Скорбны
И мудры, не устрашила смерть.
Складки одеяний ювелирны.
Я гляжу, не оторваться мне.
А святые сущностью надмирны,
Чтобы не сгорели мы в огне.

ПОМНИШЬ?

Помнишь — загодя закупаемые сигареты лежали блоками на полке и ты гадал, что изменится в твоей жизни, когда они кончатся? Не менялось ничего.
Не менялось ничего.
Под будильник мне вставать.
Завтракая ветчиной,
Сон кошмарный вспоминать…
Помнишь лестницу, которую надо было одолеть, чтобы попасть на платформу Калуги второй, выщербленные её ступени?…
Помнишь все отъезды и приезды —
А не слишком много помнишь ты,
Верно, совершенно бесполезно,
Вновь в лохмотья кутаясь тщеты?
Помнишь капель прошлой весны? Ручейки маленькие и грязные меж сугробов напоминают горные речки в миниатюре, порожки крохотные игрушечные. Пора расставаться с детством, да не получается, или — невозможность повзрослеть, как основа для стихописания?
Помнишь ручейки весны?
Детские насколько помнишь сны?

…помнишь собственную смерть?

* * *
Туман с реки идёт на город.
Туман густеет, белый слой
Как в пользу положенья довод
Того, что свет — он бел. Такой
Знакомый свет, такой неясный.
Туман пейзажи ест и ест,
Такой — и грустный и прекрасный,
Как чей-то неизвестный жест.

ИТАК, ЗАКОНЧЕН РОМАН…

Итак, закончен роман, и начат одновременно, уходит белый туман, в нём растворяется Вена. Из сновидения я отпущен утром на волю обычного бытия не боле, явно не боле. И я иду вдоль стены многоквартирного дома. Припоминаются сны, бормочешь сено-солома. Припоминается жизнь, которой было так мало, и искушений и лжи припоминается мясо. А я Обломовым рад был стать бы, если по сути. Я вижу солнечный сад вне быта — жизненной мути. Итак, закончен роман, и начат одновременно. Увы, не спрячешь в карман, что жил ты скучно и скверно…

АВСТРО-ВЕНГРИЯ
С ВОЗДУШНОГО ШАРА

Тополь напротив окна,
Облетели верхи.
Коли жизнь — то одна.
И зачем ей стихи?
Австро-Венгрии пласт
Представляю порой.
Фантазия — как балласт:
Скинуть её пора,
Думаю я порой.
Шар воздушный несёт
Меня над землёй.
Вена шикарно живёт,
Ажурно, роскошно живёт.
Всегда ли была такой?
Может быть Сан-Стефан
Великолепный орган?
Грандиозно звучанье
Твоё Сан-Стефан.
В Хорватии в старой
Харчевне чудесно вино.
Человечек усталый,
Пьянея, глядит в окно.
А меня шар воздушный несёт
Над бездною вод.
Над суммою вод синеющих
Правдой самой.
Чего же любить сильней ещё
Полёта, друг дальний мой?
В Праге такие проулки,
Что бродить бы по ним весь век.
С собою боится разлуки
Всегда человек —
Если проще — боится смерти.
Тракля стихи, где морг
Всех ожидает ласково.
Вы юмор Швейка измерьте
Холодной порослью звёзд.
И станет легко — ясно вам?
Это стихи об империи,
О ветхой старой империи,
О роскошнейшей Австро-Венгрии,
И о воздушном шаре,
Что унесёт вас в мечту.
Отойдите, кошмарные твари! —
Верю лишь в высоту!
Тополь напротив окна,
Облетели верхи.
Если жизнь — то одна.
И зачем ей стихи?

КАРАПУЗИКАМ
НИЧЕГО НЕ СВЕТИТ

Баста карапузики — завершились танцы!
Дальше будет жизнь! О нет, мы не хотим!
Толстенькие, маленькие, очень любят такты,
Нотки и мелодии, веселья лёгкий дым.
Баста, вам сказали. Детский сад забудьте,
Школу тоже — быстро! Вкалывайте! Ну!
Хныкают потешно маленькие люди,
Должное желают отдать опять вину.
Некто в чёрной маске, хвостатый и с рогами
Плетью громко щёлкнет — вздрогнет ребятня.
— Вам теперь до смерти всего бояться — сами
Узнаете, что значит судьба и без меня.
Вам без её насмешки и не прожить отныне.
Страшно карапузикам. Красный сок течёт.
Страшно потеряться в лесу, не то в пустыне,
Зная очень чётко — спасенье не придёт.
Страшно карапузикам. Блеют, в стадо сбились,
Слёзы, неумёхи, размажут по щекам.
Мы хотели радости, надеялись на милость!
Милость? Нате будни — с отчаянием вам.

ПТИЦА СНА

Закружила ныне птица сна
Нас.
— Выпьете со мной, сосед, вина?
— Выпью как-нибудь, но только не сейчас.
Вечер осени так на рассвет похож
Осени — всё те же фонари —
Будто рыбы, ну а нового не ждёшь
До зари.
Где-то крутится пластинка, и поёт
Музыка, легка.
Человек пришёл, потом уйдёт,
Вот и вся тоска.
Сброшенные платье и бельё,
Шаровой порыв.
И объятья — будто забытьё.
Жалко только нету перспектив.
Вон трамваи проплывают, и они
Как аквариумы, коль издалека.
Очень медленно проходят дни,
Сразу — на века.
Вон приятели на ветке — велика
Снизу от ствола — сидят и пьют
Прям из горлышка. И счастливы, пока
Хмелем связаны весёлым тут.
Птица сна перо уронит — все заснут.
И в домах погаснут все огни.
Лишь фонарные огни рассвета ждут,
Лишь они.

СЛОН-ДИРЕКТОР

Слон получил приглашенье стать директором зоопарка.
Наконец-то мои размеры по достоинству оценили.
Прибыл на место работы, мала для входящего арка.
Что же не побеспокоились? Не расширили? Не послужили?
Домик сотрудников слон разнёс, черезмерно велик.
Буду сидеть в вольере, и оттуда руководить.
Лев на него с удивлением глянул, уже старик.
Слон зверей собирает. Объявляет — Будем по-новому жить.
Жить по-новому — это как? Без клеток что ли?
Оно не плохо бы, будет воля….
Однако тогда — какой уж там зоопарк.
Слон протрубил — Сомненьям цена пятак.
Главное — обновление, а какое неважно.
Кроликов передавил, трубя протяжно.
Птиц перепугал, неразбериха слону подругой.
Задом налез на удава, зад черезмерно упругий.
А любая неразбериха — следствие решение неправильного.
Дети бегут из зоопарка, не доев стаканчика вафельного.

ФАНТАСМАГОРИЯ
ФОНТАНА

Поэт американский суммой нот,
В слова их переплавив, показал
Букет ассоциаций, водомёт
На вилле Шарра описав — развал
Струи, летящей вверх, что бьёт потом
Ладошками — пусть лилипутов — по
Обилию воды, что водоём,
Чуть зеленея (днище, как испод)
Нам предлагает, с фавнами ещё
И с херувимом вкупе. Высота
Прозрачных струй — измерите её
Легко довольно, жалко красота
Не измерима — нет, увы, шкалы.
А что душа порой мрачней депо —
Предчувствует что ль адские котлы —
Кто объяснит? Ладоши снова по
Воде ударят дружно. Угляди
Компанью лилипутов. Иногда
Знать неохота, что там впереди,
Приятней то, что говорит вода.
Вода поёт, не зная нот поёт.
Естественные водоёмы сколь
Значительней того, что нам даёт
Искусство, а тем паче алкоголь.
Река течёт, а визуально — нет…
Святой читает пескарям стихи.
Везде пространный круг — его сюжет
И мы, и вы. Плюс исключим грехи.
Грохочет мощно славный водомёт.
Барокко линий водных, изощрён
Узорный вид, узорчатости нот
Не расшифрую я, едва ли он.
А кот придёт, посмотрит и уйдёт.
Косицы струй не унесёшь в музей.
Жить силой естества, как этот кот
Внезапно возжелает ротозей.
Другой святой он в каше снежной, бос,
Стоит у затворённых пышных врат.
И Божье царство превозносит гость,
Не требующий славы и наград.
Водою после смерти любо стать,
Сознание пугает мерзкий прах.
Водою стать и брызгами взлетать,
Пред высотой не ощущая страх.
А в жизни мы боимся высоты,
Дел в жизни много, и не дел, но брызг.
И к старости едва ль усвоишь ты,
Зачем жевал и пил, зачем раздрызг
Такой в душе таскал. Блестит вода.
Фонтан дарует музыку свою.
Хотя темно и страшно иногда,
Тотальному я верю бытию.
Я знаю — шар его не расколоть,
И опорочить свет нельзя ничем.
Душа томится и стареет плоть,
Под старость и ненужная совсем.
Но — как прозрачна и легка вода,
Так и душа познает силу строк,
Которые откроет ей среда,
Вне наших будней, бед и катастроф.

* * *
Только в панцире своём
Жить.
Только строчки ни о чём
Вить.

Только музыкой дышать.
Для
Будущего записать —
Ля-

Ми-до-фа, не надо слов
Лжи.
Надо музыки миров
Для души.

А душа она легка
Так,
Что в сравненье мотылька
Крылья — мрак…

ПЫТАЛИСЬ
СМИРИТЬ ЯЗЫК

Исследований скрепы мастерят,
И тюрьмы диссертаций воздвигают,
И лексику терзают, как хотят,
И, как хотят, грамматику смиряют.
Как будто их подопытный — язык —
Учёных деловых, яйцеголовых.
Как будто сам он немощный старик,
Дорог боится сложных и неровных.
Но рвёт язык их путы и живёт,
Свободно, сокровенно развиваясь —

Волнуется, щебечет и поёт,
У них, несчастных, вызывая зависть.

© Александр Балтин, 2012

произведения автора

на главную страницу