|
Артподготовка пробивает В защите немцев брешь за брешью. Пехоты волны. Ощущает Себя солдат порою вещью, Цена которой столь условна… Впервые применили танки Британцы — вон ползут неровно, Страшнее не было атаки. Чудовищно чернея, танки Ползут замедленно, упорно. Из их коротких пушек зёрна Смертей засеяны в реальность, Которой истова брутальность. И воды Соммы буроваты — От грязи, от солдатской крови. Убитые не виноваты — Врастают в землю, будто корни. Встают живые из окопов, Свинцовым криком заглушая Свой страх, что ест мозги жестоко, Смерть, как награду, обещая. |
|
Собор в Амьене — белый лебедь, Сквозящий готики полёт — Мешками — в них песок и щебень — Заложен. Невозможен вход. Заложен серыми мешками, Чтоб не калечил артобстрел. Собор соединён с мирами, Закрытыми от наших тел — Для душ сии миры открыты. Идёт война. Гремит война. Собор обложен деловито, Коль жизнь его настоль важна. |
|
Дёргался, душа в порезах вся, Думал, что благое совершает. Папиросу о забор гася, Понимал, что сам себя не знает? Заморочен силами потьмы, Зло — считал при помощи другого Зла осилить мы сумеем, мы, Позабывшие значенье Слова. |
|
Низвергнут Жуков — а насколь Низвергнут справедливо Жуков? Мир закулисья власти жуток От напряженья суммы воль. Неистов Жуков — тут миры Огня, азарта, власти, силы. Ему такие перспективы Открыты — будто зрит с горы. Он популярен. Он готов Переустроить мир советский. Уверенный в себе и резкий — За действия! Не надо слов. Он побеждал. Он проиграл. Отлился опыт в мемуары. Смерть дарит новые кошмары, И свет — сквозь тайный минерал… |
|
Шрамы Первой Мировой на теле Терпеливой (так дано) земли. Страшною война была на деле. Тьма велела разуму: Замри. Танки - неуклюже и громоздко — На окопы пёрли, тяжелы. А окопы, как извивы мозга, Где ветвится страх — отродье мглы. Субмарины корабли взрывали, Омраченье вод сие влекло. Люди позабыли вертикали, Будто свету высоты назло. Канонада воздух разрывает, На пласты земли плескает кровь. А с аэропланов наплывает Смерть, пороча веру и любовь. Первой Мировой черны руины. Сложно книгу памяти читать. Не читать нельзя — коль из глубинных: Заставляет нашу жизнь менять. |
|
Звучит «Прощание славянки». Звучит — хотя и нет войны. (Война представит мир с изнанки, Каким увидеть не должны.) Проходят войны — полосою Смертельных, адовых дождей. Но остаются песни — скрою Волненья слёзы — так верней. И вот «Прощание славянки» Из репродуктора звучит. Иду по парку. И словами С мотивом счастлив я навзрыд. |
|
Бабу слепил из песка — Стоит и любуется ею. Солдата тоска велика — Дом вспомнит, жену и Расею — Всё это так далеко От Галиции, где погибнет. На голую смотрит с тоской… А завтра от пули вскрикнет, Его отправившей в смерть. …и молитву прочесть не успеть… |
|
«Максим» со щитом знаменит — Смерть сеял усердно и скоро. Я ранен был… Или убит, Когда шли из-за косогора. Сколь точно стрелял револьвер? Тугой барабан провернул я. Казацкая пика ваш мир Разрушит надёжно, как пуля. Уродливы танки — ползут Большие консервные банки. Стрельба, бесполезная тут — Раз не реагируют танки. Вон те этажерки ужель Взлетят? Убедишься - летают… И ты — непременная цель, А в цели всегда попадают… |
|
Штаб-трубач седьмого запасного Пишет всем известный ныне марш. Дорогой Василь Иваныч! снова Будем плакать под звучащий ваш… Добровольцы русские уходят На Балканы — головы сложить. Марш звучит — высок и благороден — Ибо выжить помогает. Жить. За сто лет мы изменились всё же, Но, как прежде, растревожит марш. Сердце возвышающий, тревожа, Против мрака он. Да сгинет мрак! Музыке сто лет - не срок по сути — Укрепится, если хороша — Душу чистит от сует и мути, Чтобы хороша была душа. |
|
Пустой блиндаж был занят — боши Устроили британцам ад: И за снарядом шёл другой снаряд, И грязь мешалась с кровью… Крики: Боже! И стоны сбились в чёрное одно, Из коего уйти едва ль дано. Уилфред, ум чей пенился стихами, Сколь вспоминал Британию, куда Едва ль вернуться — с ранами, грехами И всем, что нам подарит, господа, Война, в какой мы виноваты сами… Стихи успел издать, услышан был. Снаряд к снаряду посылали боши, В рядах британцев пробивая бреши. И жизни тут навряд ценней, чем пыль… Поэт окопный падает во тьму, И перед смертью, ослеплённый вспышкой, Стих видит — совершенный, высший. Но не запомнить этот стих ему. |
|
В Милане поздней осенью темно, Витрины ярко светятся, однако. Война идёт. Хемингуэй вино Пьёт в кабачке, оно — противу мрака. Сплошная рана ноги были… Но Не умер… Грязь окопов, вой шрапнели. Все люди на войне по сути цели. Хемингуэй в Милане пьёт вино. Из клиники идёт в отель — уже Поправившись почти, в кафе заходит. Война оставит раны на душе, Ты воевал. Ты смерти был угоден. Ты выжил, чтобы прозу сочинять, Как документ фактографична проза. Но раны будут на душе зиять Столь долго, сколь жива войны угроза. |