|
Сыночек, цветочек маленький! И варево жизни, в каком Всё кружится, булькает — али я Не понял реальность о чём? Сыночек чудесный, крепенький, Улыбка, рассыпчат смех. И как ты сумеешь крест нести, Раз это для всех? Играем с тобою в шарики, На мячике прыгаешь ты. Сыночек — цветочек маленький Великой земной красоты. |
|
Крест нести — не с маком крендельки. Крендельков бы, а не крест нести. |
|
На лодке, взятой напрокат, Екатерининского парка Объехать пруд, — почти назад Вернуться в детство. Было ярко. Я тут неподалёку жил, Парк был хоть не таким — похожим. Потом свой опыт, что скопил, Несу по линиям дорожек. И вдруг увижу я себя — Малыш гуляет с мудрым папой. И по тропинке водит палкой, Отцову руку теребя… |
|
Кусок, и роза кремово цветёт. Куда хорош бисквит, пропитан нежно. Ты съешь его — посмотришь безмятежно На жизнь, её слепой круговорот. Ешь медленно, депрессию ужав До сладкого короткого момента. Телесный свой не изменить состав, А дней обычно быстротечна лента. Бисквит, и роза жёлтая цветёт. Смерть угостить захочется. Не можно. Июнь. Дожди. И всё окрестно мокро. Кусочек торта съеден. День идёт. |
|
Дождь аж не льёт — кусками сыплет. Кусками рвущимися вод. Такой на нет бы свёл Египет Песков и золотых щедрот. Московский дождь, июньский, хладный, Небес давленье тяжело. И ты, усталый и неладный, Глядишь в залитое стекло. |
|
Дождь сыпал рыбами сперва, Потом дошёл и до зверушек. Мелькали слоники — едва- Едва похожие на хрюшек. Сомы глядели, как бегут С небес жирафы вод, играя. Был раньше голавлей маршрут, И карасей слетела стая. Потом уж зонтики пошли, Учебники воды цветные. Цветы в ответ с земли росли — Разнообразные, живые. |
|
Жизнь злака — прорастанье к свету, И глубже смысла в жизни нету. |
|
Разные бывают хвосты — Полосатые, пушистые, мягкие. Пумпочкой и кожистые — всякие, Необычной красоты видел ты. Вертит хвостиком мой милый двор-терьер… Впрочем, это лишь воспоминанье. Умер он. Он пёс — инаких сфер, Тех, в какие не войдёт страданье. Хвост тигриный, выгнутый змеёй. Бегемота хвост — весьма забавный. Память — это хвост привычный мой, И не знаю я, насколько славный. |
|
Забавно голубь семенит, Забавно, дробно, деловито. А солнце золотом горит, Небесным золотом молитвы. Волокна тополиный пух Весьма причудливо сплетает. И мир нам непонятный дух Собою мощно наполняет. |
|
Сумерки снега — март, Переходная зона. Чёрно-белый стандарт Осуждает ворона. Снег разбухает, больной, Уродливый, ноздреватый. Кажется грязной ватой, Жизни просто чужой. Сумерки снега. Ночь Снега. Апреля дыханье. Нам светом стремится помочь Веское мирозданье. |
|
Караимская молельня, Напряжение души. Бог владеет безраздельно Сердцем, бьющимся в тиши. Древний остров караимов, Заострённый жизни край. Из пределов из незримых Проступает резко рай. Нет иллюзии? Обмана? Напряжение души. Караимская поляна… Все поляны хороши. |
|
Молившийся с трёх лет, сгущённый в плоть, Он будто не нуждался в этой плоти. Пути по жизни очерк вряд ли плотен, Реален, зафиксированный, хоть. И в Серпухове техникум, и жизнь В Камышине, и семинарский морок… Лишь светопись вне времени и лжи, А на Афоне он уже за сорок. Вот он теперь — согбен, прозрачный лист Всемирного невидимого древа. И сквозь него проходит свет — велик, Чтоб не поверили тому, что слева. |
|
Островки, архипелаги пуха В коридорах и на этажах Учрежденья, что в субботу пусто, Выходи, свет отражён в глазах. Пух теперь на улице повсюду — Сгустки, скрутки, мини-островки. Как тут не поверить жизни — чуду, Что даёт нам пух, даёт стихи… |
|
Адам Кадмон внутри Адама — Эзотерический кристалл. Адам ветшает, что не странно, Кадмон другим совсем не стал. Колышется, качаясь, древо — Кто в целостности лицезрит? Везде по сути — справа, слева, Вот густота ветвей-молитв. Сквозь матерьяльность, что привычна, Проступит необычный свет. Что смерти нет — весьма логично, Коль свет — естественный сюжет. Адам Кадмон, как мостик между Мирами, сложными весьма. И не оставлю я надежду Изведать духа закрома. |
|
1 «Пусть текут хорошие деньки» —Ново-орлеанского девиза Сила против приступов тоски — И подольше б не кончалась виза. Город-полумесяц, а ещё Простотой большой когда-то звали. Джаз тут прозвучал — и горячо, И впервые. Будто ожидали. Тут французский и испанский дух В пышном католическом сосуде… Протестантский север пару дух Грозных добавляет. Всё же будем Лучше танцевать под шумный джаз. На балконах — маленькие пальмы. И трамвай проедет мимо нас — Радостных, игривых, беспечальных. 2 Красный дом, где на балконе пальмыОбогнёт из прошлого трамвай. Кухни вряд ли вздрогнут, да и спальни, Новоорлеанский дремлет рай. Пышный город и красивый город… Плазма жизни буйно хороша. Слушай джаз, танцуй, покуда молод, Жить вообще надёжнее спеша. Католический собор взлетает Белизной двуглавою, высок. Прошлое, как облачко, растает, Настоящего бурлив поток. Небоскрёбы, часто — странной формы. А над парком снова слышишь джаз. Будто ни к чему понятье «норма», Раз менялись нормы много раз. 3 На балконе лист пальмы погладить,На трамвайчик внизу поглядеть. Чтобы с жизнью изменчивой сладить, Стоит старый мотивчик напеть. Обжигающий старый мотивчик Поутру напевает счастливчик, Для которого выдумки — смерть. 4 Французский дух с испанским в пестротеМешались, жизнь собой определяя. Но чёрного Иисуса на кресте Увидеть странно. Прошлое вбирая, Сколь будущим живёт Нью-Орлеан, Танцующий и очень жаркий город? Мне показалось — в чём-то окаян, И вместе с тем всегда настолько молод. |
|
Свинцово-сливочные славно Играют светом облака. Мелькает рожица забавная, За ней слона видны бока. А вот — страна единорогов, В которой — заповедный сад. Оттенков самых разных много в Небесности найти я рад. А это бездна промелькнула Меж облаков, курчавя свет. И вдруг в тебя упёрлось дуло. Страшней какого, верно, нет. |