|
Сумерек сиреневый кораблик Медленно над миром проплывёт. И за ним потянется журавлик Собственной мечты — всегда вперёд. Нет, кораблик быстро уплывает, И опять приходит темнота. Не сказать — коль ты большой — пугает, Напрягает чуть. И неспроста. |
|
Снег, что фрактал рассмотрен — в каждой точке Себе подобен, целостностью жив. Фракталы интересы одиночке, Какой не видит в жизни перспектив. Пространства представляет, где ветвятся Фигуры — и пушисты, и сложны. И сны порой весьма чудные снятся. Фрактал судьбы. Фрактал твоей вины. Самоподобье. Верность точки мира Единству, что чрезмерно велико. Ты ускользаешь в единицу мига В незримый мир стихом так далеко. |
|
Рассыпанные искры снега Не объясняют ничего Из мистики устройства света — Нам важно света вещество — И снег хранит его, рассыпан. Деревьев чёрных храм ветвист. Ты жизнью многократно пытан — Душою всё же мускулист. |
|
Божественные ипостаси Представит древо Сефирот. Ум, занятый реальным, разве Сие ветвление поймёт? Божественное прожигает, Когда не так — силён обман. Мир символов пообещает: Небесного постигнешь гран. Лишь гран — а больше невозможно. Ветвится древо Сефирот. Такая высь! а мне тревожно. Такая высь! Такой оплот. |
|
1 Известье о победе наОлимпиаде ощущенье Даёт: воспрянула страна. Испытываешь упоенье. И резко осознаешь связь Со всеми, ощущенье сложно, И возвеличит дух сейчас, Когда и в воздухе тревожно. 2 Победа на Олимпиаде,Помимо радости, даёт Сознанью свет: едины — ради Того, чтоб дальше жил народ. Любой, затерянный в народе, Есть клетка организма. Так. Народ — могучий по природе Своей — отвергнет ложь и мрак. Незримые меж нами связи, Их сущность — сложного сложней. И боль чужую ты обязан Познать — да и принять — своей, И радость… Ибо нет чужого: Вся боль, вся радость — сущность всех. И всё ж победа — будто слово Златое — из разряда вех. |
Верховный пёс на высшей коллегии, вращая круглыми очами, произнёс:
— Люди, кажется, норовят выйти из повиновения.
Дог клацнул зубами.
— Нет-нет, — не может быть, — сказал он. — Они слишком глупы.
В том мире люди использовались, как тягловая сила, как охранники домов: они отменно лаяли и кусались.
Люди ходили преимущественно на четвереньках, и если и случалось наиболее развитым особям подняться на две ноги, то было это ненадолго — глупость и неразвитость гнули к земле.
Собаки были умны. Некоторые — мудры.
Их социум был организован вполне уютно, если не считать опасности, исходящей периодически от людей.
И вот высшая коллегия, обеспокоенная некоторыми событиями, решала, что делать.
Председательствующий — верховный пёс бультерьер — был озабочен весьма.
Пудель поднялся.
— На прошлой неделе, — сказал он, — я видел двух людей, идущих на задних лапах. Они прошли довольно долго… я даже не уверен, что опустились потом на четвереньки.
— Ну вот, — произнёс бультерьер. — Эту картину — причём в разных местах — видели многие. Поэтому я и собрал вас.
Ризеншнауцер предположил:
— Установленный порядок вещей — когда люди являются низшей расой — существует давно. Никто из нас не застал иного. Возможность внезапного резкого развития людей, мне кажется, исключается…
— А вдруг? — с оттенком испуга молвил бульдог.
— Тогда… Тогда нам надо пересмотреть наше отношение к реальности.
— А как? — всё собаки обратились к мудрейшему бультерьеру.
— Вероятно, стоит открывать школы для людей, постепенно облагораживать их… Стоит разработать стратегию. Будем вырабатывать коллегиально?
Все согласились.
И стратегия была выработана.
Наиболее развитые из человеческих экземпляров стали обучаться в школах — учили их разному: от умения писать до более доброго отношения друг к другу…
— А потом, — грустно вздохнув, завершил свой рассказ старый пудель, — люди вышли из повиновения…
Молодой пуделёк глядел на него недоверчиво.
— И? — спросил он.
— И постепенно всё поменялось местами: люди стали главными, а мы… Лучшие из нас сперва вынуждены были скрываться в пещерах, потом они погибли… А другие даже бояться обнаружить своё умение говорить и понимать сложные вопросы. Впрочем, теперь таких остаётся меньше и меньше.
Маленький пуделёк покачал головой и направился к миске с едой.
Не может быть, чтобы дедушка был прав, думал он, уписывая гречку с тушёнкой.
Нет, не может быть…
|
Преследовала босса-богатея, И утверждала, что его сестра. Богата и причудлива Расея, И много в ней различного добра — В числе такого — родственные связи. — Ну, братик, ты не помнишь, — говорит Она, сестрой назвавшаяся, — разве Наш домик, садик? И река бежит… — Да, вывести её! — Но пишет снова Про домик, садик. Заигрался он, И не успел бежать. И словно олово Зальёт сознанье. Низок небосклон. Заходят люди в формах — арестован. Он в кресле видит мнимую сестру. — Я ж говорила… домик, садик — словом То было лучшее, влекло к добру. — Да кто ты? — Заорёт, пугая ражих Законников! — Я совесть, — говорит. А видит он её один… И даже Не рассказать, как сердце заболит. |
|
Шопен. Соната номер два — Звучит раздолбано и ржаво. Буреет грязная трава. Кругом осенняя держава. На солнце вспыхивает медь, Фальшивят пьяно музыканты. И голых веток ловит сеть Довольно смазанные такты. И гроб с полковником уже Опущен в землю. И безвестно, Что ныне увидать душе Его дано. Синеет бездна. Синеют бездной небеса Над кладбищем провинциальным. Шопен. А после голоса, И речь о чём-то столь банальном! |
|
Стереотипны, как рефлекс, Все дни твои, что тут поделать? Когда мечтаешь крекс-пекс-фекс Произнести — то где же зрелость? Коль дни сереют, как инстинкт, И приговор их будет серым. А думал — шёл сквозь лабиринт, Он выведет к высоким сферам. |
|
Айя-София на закате Горою медною блестит. Иль мысли рождены о злате, Коль солнце небо золотит? Величественный вид подобный С земным расстаться повелит. Да как же? Мир такой подробный, И солнце небо золотит… |
|
И как в безмолвии тебе, Офелия? Венок сплету тебе теперь Я из омелы… Я Пойму ль тебя, твоё — навек — Молчание? Я Гамлет, а не человек, Я лик отчаяния. Поток, Офелия, поток Играет траурно. А был надежды огонёк, Да он из мрамора. Холодный камень, а тепло На свете будет ли? За смертью, может быть, светло? Узнаю в будущем. Офелия, тебе дано Открыть закрытое. Мне дальше жить. Мне всё равно. И жив — убитым я… |
|
Тащили пьяного поэта, Он вырывался, бормотал, Стихи — всего важнее это, А пьянство ерунда — считал. Тащили, рваными клоками Стихи он извергал — поэт… Быть может, прав? И рядом с нами Жить скучный, не простой сюжет? Скорей, не прав… Его тащили. Он дико бормотал стихи. Они потом его забыли, А он — пил дальше от тоски. |
|
Жизни монотонность, повторяемость Сводит чудо, кажется, на нет… От обилья скуки растерялся я, Всё известно, и не мил мне свет. Что оттенки новые рассвета Пробовать искать? Уже видал… Монотонность! Как ужасно это — Будто чёрной смерти минерал. |
|
Не хотеть изменений, бояться Драгоценный свой дар потерять. Драгоценностью дара смущаться, Недостойным себя почитать. И закаты копить, и восходы, И мороза узоры копить, Замечая не очень невзгоды Ради права чрезмерного — жить. |
|
Пако де Лусия встретил смерть, Проигрыш гитарный повторяя Виртуозно — оным образ рая Открывая, что скрывает твердь. Смерть на лентах музыки летит, На лучах — незримо-невесомых… И аккордов суммой незнакомых Гитариста сильный дух звучит… |
|
— Вот, — говорила маменька, — Ложечку эту оставила. — Думала, будет маленький… Волосы резко поправила. Слезинка слюдой блеснула. Маменька говорила. Сын — он сидел сутуло: Жизнь преизрядно била. Ложечка старая-старая, Крошечная, красивая. Мама устала, устал и сын — Вот и вся перспектива. |
|
Скрипач сливается со скрипкой… И данный звуковой полёт Янтарной высветлит молитвой Пространство, что порой гнетёт. Скрипач и сам лицом светлеет, Глядите — не лицо, а лик. Кто музыку понять сумеет — Усвоит бытия язык. |
|
На немецком и на французском Он философов изучал — Становился порою грустным: Не касались начала начал. Древнегреческий выучил, чтобы Взять в основе евангельский текст. Всё ль кончается крышкою гроба, В смерти всяк одинок ли, как перст? Ни к чему не пришёл, однако. Сердцем сердце взмолился он — Умолял о подобье знака, Чтоб сомнений избыть легион. …ночь текла теплотой световою, Был он в центре потока того. И за миги познал ключевое — Что навек — и превыше всего. |
|
Делай, что хочешь — если Статен, умён, красив… С книгой в уютном кресле Сидит ловец перспектив. Аббатства телемского щедрость — Свет справит своё торжество. В обращенье со всеми нежность, Худого нет ничего. Библиотеки, бассейны — В утопию сладко нырнуть… На совесть какие цены? Не продаётся. В том суть. Идиллии и идеалу, Утопии — места нет. А вверены мы оскалу Грехов слишком много лет. |
|
В первом классе палочки рисую. Серебро за окнами. Снежит. И ещё как будто не живу я — Только репетиция звучит. Палочки весьма выходят криво, Что кривою дальше выйдет жизнь — Неизвестно… Всё же терпеливо Я рисую. Честно. Безо лжи. |
|
Промысел Господень! Написав, Испытаешь оторопь и трепет. Что об этом знаешь? И состав Твой душевный — равно в рифму лепет — Столь ничтожны… За окном горит Диск, лучами данность освЯщая, Вместе освЕщая — монолит Мирозданья станет формой рая. Эволюция — неспешный лад Промысла развёртыванья Божьего. Если ты возделал личный сад, Не пойдёшь уже по бездорожью. Суета. Метро. Контора. День. Как понять, что промысла участник? В наслоенье мелких-мелких дел, Можно ль испытать большое счастье? Счастье — что касание небес Сердцем обнажённым…. Всё другое Лихо надиктовывает бес, Бездну сердца даром беспокоя. |
|
Иисус двенадцати лет По Шёлковому пути Идёт, чтоб усвоить свет, И насквозь оный пройти. Его отпустила мать, Его отпустил отец С купцами преодолевать Путь, чей условен конец. Книги, монастыри — От основ Традиции глубь — Цвета духовной зари, Не идущей на убыль. Чему обучал Тибет Иисуса? Немного нам Открыто — предельный свет Изведал он сам. Изведав, прошёл насквозь. Шёлковый путь сиял. Искажений чёрную гроздь Человеческий род сорвал. |
|
1 Черепичные, витые, башенныеДании приятны города. Тень мелькнёт… О чём её расспрашивал Некто, живший в дальние года?.. У Русалочки встречаешь Андерсона, Приподнимет шляпу — Добрый день. В Копенгагене любого ракурса я Полюблю наличие и тень. Но каналов интересна серая С надписями рябью мне вода. И небесная мерцает сфера, и Шпили не исколют никогда. 2 У стокгольмской ратуши народ —Всё туристам многим интересно. Интереснее фонтан — живёт Плазмою стекла, такая бездна. Шпили, шпили, переулков сеть, Пойман ей, однако, не страшишься. Разную тебе в кафешке сельдь Подадут — к разнообразию стремишься. 3 Лилово-оранжевы фьорды,Норвежская чудо-весна. Синь водная смотрится гордо, А небо не ведает сна. Спой, Сольвейг! А песенка вечно Звучит… Часто в Осло слыхал. Природа ж строга и беспечна, Восторгов не надо, похвал. 4 Скандинавская лента смысла!Даны в долблённых ладьях… Викингов мощные числа, Войны, знамена, прах. Скандинавский уют сегодня. Пахнет кофе утром в кафе, И от запаха мне превосходно, И не надо быть подшофе. Ну а в Дании бутерброды! — Я таких никогда не едал. Скандинавская лента года К Рождеству улетает. Накал Будет празднованья банален. В лютеранских соборах свет Своероден, суров и печален, Но другого тут нет. 5 Соборов строгих вертикали —Горизонтали не бывать. Скамьи, на коих восседали Отцы и деды — а познать Им удавалось благодать ли? Высокие соборы тут. Им человеческие даты Дань прошлых далей принесут. |
|
Ты в зеркало посмотришься…. А там Фильм «Зеркало» Тарковского волшебный. И осознаешь — ты: весьма ущербный, Изрезан сильно ножиками драм. Изображенье в фильме таково Что превосходит общую реальность, Где часто всё определит банальность, А красоты условно торжество. Охотники идут. Горит очаг В трактире. Сила Брейгеля известна. У всех у нас есть собственная бездна, Что пёстро отражается в очах. Мы, в зеркало вступив, пройдём его, И выйдем обновлёнными, и это Есть мистики благое торжество, Соединённой с перспективой света. |
|
Коли в ванне ты купаешься, То кораблики пускай, И уж с ними наиграешься, Наплескавши через край. На прогулке познакомишься С замечательным щенком. И с весёленьким наносишься, Только жаль не босиком. А уроки надоевшие Подождут — к чему они? Дяди в школе поседевшие, Что поведают про дни? Разве могут видеть бабочек, Так, как можешь видеть ты? Больше смысла в сказках бабушек — Смысла, правды, красоты… |
|
Судить дизъюнкцию решили — Давно достала — Или-или, Мол, и не хочешь, выбирай. Кричит — Как без меня вам жить-то? Не соберёте даже жито, Не жизнь вам будет — а сарай! Так нет же, вот процесс собрали, Усердствовали, обвиняли — Не требуется «или» нам! Желаем «и» во всём объёме — И то, и то приятно в доме. А ты — источник многих драм. Приговорили и сослали. Без «или» жить они мечтали, Да выбор вдруг застопорил. Она — дизъюнкция — смеялась. Мол, «или» — ерунда и малость, А без неё — утрата сил. |